Проглотив добрую половину принесенного, включая ломоть хлеба, служивший тарелкой на скобленых досках стола, и поглотив с полпинты глинтвейна, Матильда резко прервала молчание, объявив, что пойдет наверх, чтобы ее расчесала Люсиль, хотя де Вулф подозревал, что ей просто необходимо было переварить тяжесть в набитом брюхе.
Насытившаяся благоверная прошествовала прочь, не проронив ни слова, а благодарный за это судьбе де Вулф, прихватив свою кружку, прошел к очагу и опустился в одно из обитых рогожкой кресел с деревянными подлокотниками и колпаком, защищавшим от сквозняков, которые дули из незастекленных окон, затянутых полотном. Подошедший Брут положил большую коричневую голову на колени хозяина, и Джон погладил собачьи уши, рассеяно глядя в огонь.
Появилась Мэри, чтобы унести остатки трапезы и убрать со стола.
– Заходил Томас. Сказал, что примерно во втором часу принесет какую-то работу.
Она кивнула головой в направлении соседнего собора, колокола которого помимо множества служб еще и сообщали городу время.
– Я дала ему немного поесть. Бедняга похож на скелет, – с укоризной добавила Мэри, намекая на то, что де Вулф недоплачивал своему писарю. Тщедушный бывший священник получал пенни в день из собственного кармана коронера, что – поскольку ему бесплатно стелили тюфяк в лачуге для прислуги в одном из домов каноника на Соборной площади – вполне должно было хватать на еду. И уж определенно, это было намного больше того, что Томас имел до прошлого сентября: после того, как его вышвырнули из Винчестера, где у него была должность преподавателя в кафедральной школе, он испытывал крайнюю нужду. Одна из учениц обвинила его в непристойных домогательствах. После неудачной попытки хоть как-нибудь заработать на жизнь написанием писем для купцов, Томас подался в Эксетер, где сдался на милость своего дяди, архидьякона Джона де Алансона. Будучи хорошим другом де Вулфа, каноник уговорил нового коронера взять Томаса писарем, ибо коротышка в совершенстве владел пером и пергаментом.
Наевшись до отвала и напившись теплого вина, коронер уже почти задремал, когда вдруг скрип двери по камням заставил его вздрогнуть. Он повернулся, ожидая увидеть своего писаря, но это был Гвин Полруанский, прозванный так по названию родной деревни. Верзила сначала просунул голову, опасаясь застать Матильду: та смотрела на всех ненорманнов, как на каких-то нелюдей, особенно это относилось к кельтам. Ее коробило от мысли, что ее муж был наполовину валлийцем, что было основным источником ее ожесточенной неприязни к свекрови.
– Входи, Гвин, она наверху, – усмехнулся де Вулф, догадываясь о причине нерешительности своего оруженосца. Сказано это было тихо, так как под потолком зала была узкая щель, сообщавшаяся с антресолью.
Корнуоллец глухо протопал от двери и встал у кресла коронера. Де Вулф был выше среднего роста, но Гвин не уступал емy и обладал крупным телосложением, отчего по сравнению с ним коронер выглядел просто худышкой. Еще у него была непослушная копна жестких волос и густые усищи, свисавшие по обе стороны рта почти до груди, а ярко-голубые глаза сияли над внушительным носом.
– Я перенес наши вещи вниз в эту гнилую нору, которую шериф так великодушно, нам предоставил, – прогремел Гвин. – Уповаю на Бога, чтобы ваша нога заживала еще быстрее, и мы смогли бы вернуться в нашу прежнюю комнату.
– Что нового сегодня? – поинтересовался Джон. – Кто-нибудь умер или был ранен?
Гвин покачал лохматой головой.
– Сегодня ничего. Будет два повешения на улице Магдалины, на которых следовало бы присутствовать.
Одной из обязанностей коронера была конфискация имущества осужденных преступников в казну и запись факта казни и дохода – если таковой имелся – в свой архив. Его вместе с записями всех прочих правовых аспектов жизни в Девоншире нужно было предъявлять королевским судьям, когда те в конце концов добирались до графства на Общую выездную сессию. Королевские судьи должны были приезжать каждый квартал для слушания серьезных дел, но часто сессия запаздывала на целый год.
– Снова видел того парня сегодня – даже дважды, – заметил де Вулф. – Уверен, что он меня преследует, но с этой ногой у меня нет никаких шансов поймать его.
