РУКОПОЖАТИЕ НА РАССТОЯНИИ
(Повесть)
Рассказывают, что однажды к Архипу Ивановичу Куинджи — мастеру строгому и взыскательному — пришел чиновник. Он принес эскизы, сделанные в свободное от служебных обязанностей время. Вопреки ожиданию, Куинджи понравились его наброски, и он посоветовал чиновнику продолжать занятия живописью. Однако похвала, вместо того чтобы ободрить и окрылить начинающего художника, вызвала прямо противоположное действие. Он тут же начал сетовать, жаловаться: дескать, служба, семья мешают искусству, нет времени и тому подобное. Куинджи выслушал и стал обстоятельно расспрашивать о распорядке дня:
— Сколько вы часов на службе?
— От десяти утра до пяти вечера.
— А что вы делаете от четырех до десяти?
— То есть как — от четырех до десяти?
— Именно: от четырех утра!
— Но я сплю.
— Значит, вы проспите-всю свою жизнь. Надо вставать на несколько часов раньше.
По мнению Куинджи, если человек дерзнул сделать заявку на творчество, для него не существует никаких оправданий, никаких извинений. Сваливать вину и ответственность на внешние условия — значит обнаружить трусость, и не столько перед жизнью, сколько перед своим дарованием, значит изменить ему.
— Поймите, голубчик, — говорил в таких случаях Куинджи, — не жизненные обстоятельства сделали или делают вас тем или иным, нет, жизненные обстоятельства просто выявили или выявляют, что вы тот или иной. В самом себе — да-да, в самом себе — извольте искать причины бед и успехов, побед и поражений. И помните также, что лишь с обостренного чувства личной ответственности — и ни с чего иного — и начинается мудрость.
Еще в школе меня чрезвычайно поразило одно высказывание, или — точнее — признание (кажется, оно принадлежит Уолту Уитмену, но настаивать за давностью времени не могу). Воспроизвожу текст по памяти, таким, каким он существует многие годы в моем сознании: «Нет ничего, что бы ты мог скрыть от своих творений. Если ты низмен, если дурно относишься к женщине, если ты любишь, чтобы во время обеда за спинкой стула у тебя стоял лакей, это обязательно скажется. Даже в твоих умолчаниях. Даже в том, о чем ты не напишешь».
Даже в том, о чем ты не напишешь. Вот почему, очевидно, первостепенной задачей великих мастеров прошлого и была, как мы знаем, забота о чистоте и предельной ясности мыслей, особенно в период творческой работы. Известно, что древнерусские живописцы, прежде чем взяться за кисть, постились, занимались так называемым внутренним деланием, чтобы обрести атмосферу равновесия, спокойствия и устремления. Приступив непосредственно к самой работе, они вели, по существу, монашеский образ жизни. Некоторые из них настолько ограничивали себя в еде, что принимали пищу лишь в субботу и воскресенье.
Ну, это примеры далекие, туманные, нам несозвучные, — могут возразить мне. Хорошо. Обратимся к фигурам, не столь удаленным от нас во времени. Иван Алексеевич Бунин. Что могло быть общего между монастырски суровым укладом жизни древнерусских художников и стилем поведения писателя XX века, жизнелюба, поклонника женской красоты? Оказывается — было. По свидетельству близких, за несколько дней до того, как сесть за письменный стол, Иван Алексеевич совершенно и наотрез отказывался от вина (без которого обычно у него не обходился ни один обед), а в дни, отведенные для работы, как бы накладывал на себя некую епитимью: начисто лишал себя женского общества; постные блюда, никаких излишеств в еде. Как видите, он делал то же самое, что и древнерусский мастер: тот же сознательный аскетизм, та же строжайшая дисциплина духа.
