При этом измышлялись и новые причины, вызывающие якобы задержку в сдаче оружия. Например, ссылались на необходимость изготовить большое количество ящиков для укладки винтовок. Это уже было прямой насмешкой. Но, как известно, просящему приходится много терпеть и многое сносить!
Выбора у нас не было. Приходилось думать лишь о том, как бы лучше использовать для русской армии хотя бы и эту уступку правительства микадо. Я полагал, что японские винтовки можно дать на вооружение различных второстепенных частей: этапных батальонов, ополчения, обозных команд — все они не требуют большого количества патронов. И тогда находящиеся у них трехлинейные винтовки будут переданы в боевые полки.
Мы закупали не только винтовки, но и все необходимые принадлежности к ним. Сюда входили запасные части, ножны к штыку, ремни для носки винтовок, кожаные сумки и патронташи для патронов, серия лекал для осмотра винтовок в войсковых частях, а также русский перевод описания винтовок и правил стрельбы.
Обо всем этом мы послали донесение в Петроград и немедленно получили согласие Главного артиллерийского управления.
Вскоре начались работы по передаче нам оружия. Но тут произошло новое несчастье. Из Петрограда пришла шифрованная телеграмма, в которой нам предписывалось прекратить всякие покупки и приемку оружия, если оно не обеспечено полным комплектом патронов, то есть по тысяче выстрелов на каждую винтовку.
Читателю легко представить себе наше мучительное положение. Больше месяца домогались мы у японцев хоть какой-нибудь помощи, надоели своими просьбами и настояниями всем изрядно. Наконец добились своего, дали согласие на заказ, а японцы начали уже свозить оружие в склады и исправлять его. И вдруг через несколько дней мы вынуждены взять свое слово обратно.
Наша миссия устроила в своем кругу маленькое совещание. Все считали запрещение Петрограда неправильным. Вряд ли во всем мире мы могли достать тогда винтовки с требуемым количеством патронов. Надо было изворачиваться иными способами. Я уже говорил, что японские винтовки можно было дать второстепенным частям. Наконец, можно было заказать для них патроны в Англии.
Мы решили не приостанавливать передачу оружия и немедленно донесли о всех наших соображениях в Главное артиллерийское управление, а также в Главное управление генерального штаба через военного агента и, наконец, через русского посла — министру иностранных дел для доклада военному министру Сухомлинову.
Помню, настроение на этом совещании у нас было мрачное и подавленное. К общим крайне невеселым делам в Японии прибавлялась еще явная путаница в руководстве нами со стороны военного министерства.
Было уже поздно, когда мы разошлись. Спускалась ночь. Спать, однако, не хотелось — страшная жара и духота совершенно одурманивали. Надвигался тайфун. Я подошел к окну, наблюдая жуткую картину: безумные порывы ветра вздымали и крутили тучи песка и пыли; на мутном канале, пролегавшем перед отелем «Сейокен», вздулись высокие волны; резко кренились барки и баржи, привязанные канатами к берегу; люди и животные побежали, бросились по домам, ища спасения от налетевшего шквала...
В связи с приемом винтовок я попал наконец на японский военный завод. Меня доставили туда утром в автомобиле в сопровождении двух офицеров.
Пройдя через ворота, а затем и вдоль нескольких заводских зданий, мы вышли на громадный двор. Посредине его находилось огороженное проволокой место — настоящий загон. Ввели туда и тут же предупредили, что из этого загона выход строго запрещен. Равным образом меня просили не смотреть в окна зданий, хотя от проволоки до ближайшего окна было, вероятно, не менее двухсот шагов... Так ревниво оберегали японцы от взоров иностранцев секреты своего военного производства. Сопровождал меня переводчик — генерал в отставке Ватанабэ, занимавший ранее должность военного агента во Франции. Он был скромным и очень серьезным человеком и много помог мне при посещении различных японских заводов и арсеналов. С нами был также особый офицер от военного министерства; он вез специальное разрешение для пропуска меня на завод — без этого вход туда иностранцу был немыслим.
