Однажды Фергюс устроил Сью экскурсию по ферме.
– Здесь выращивают самые прекрасные овощи и фрукты, – заметил он. – Есть даже теплица и оранжерея. Каждому овощу и фрукту – своя среда обитания. Еще не встречали молодого Кетчкарта? Это он управляет фермой Берджеса.
– Я знаю только мисс Кетчкарт, – призналась Сью.
Фергюс бросил на нее проницательный взгляд и улыбнулся:
– Некоторым женщинам она нравится. Вы ничего не заметили, моя дорогая? Она надеется однажды выйти замуж за Энтони.
Урсула Кетчкарт? – Сью не смогла скрыть своего удивления и внутренне содрогнулась. Представить себе бедных маленьких детей Барри с такой холодной и злой женщиной, как Урсула Кетчкарт, в качестве их приемной матери было совершенно невозможно. Этого не должно случиться!
– У нее нет никакой надежды, – весело продолжал Фергюс. – Энтони имеет возможность тщательно выбирать. Именно поэтому множество амбициозных матерей привозят сюда своих красавиц дочек. – Он хихикнул. – Миссис Хансон и ее дочь Гризельда, например. Они пытались подцепить меня, но потерпели неудачу, теперь убивают время в ожидании приезда Энтони.
Фергюс как-то странно взглянул на нее, и Сью покраснела. Она вспомнила, что тоже ждет Берджеса – только совсем по другой причине.
Она писала Хью и о профессоре Сете Напье, высоком, седовласом и рассеянном пожилом человеке, который обычно сидел один, как будто потерявшись в прошлом, но оказался прекрасным собеседником и очень интересно рассказывал Сью об истории Сейшелов. Была здесь еще милая маленькая мисс Люси Инман, улыбчивая и очень спокойная, вопреки своей инвалидности, из-за которой она передвигалась с большим трудом. Люси испытывала сильную неприязнь к мисс Кетчкарт и считала, что та приносит больше вреда, нежели пользы.
– Мистер Берджес такой славный, такой обходительный, – говорила мисс Инман, когда они сидели как-то вечером на террасе. – И таким же был молодой мистер Росс.
У Сью перехватило дыхание.
– Вы знали Россов? Я много слышала о них.
– О да, моя дорогая. Барри был хорошим парнем. Боюсь, жена его так и не повзрослела, вела себя, бедняжка, как подросток. – Мисс Инман тихо хихикнула. – Как будто она должна была постоянно что-то доказывать.
«Доказывать свою способность украсть очередного мужчину», – с горечью подумала Сью, но ничего не сказала.
– Теперь здесь мисс Кетчкарт, – продолжала мисс Инман. – Она может быть такой грубой! Я это знаю. И я не привыкла, чтобы меня называли лгуньей, моя дорогая. Я уверена, что в моем шале я видела именно крысу, – печально закончила она.
Другие тоже рассказывали Сью о Берджесе, но никто не упоминал ни о каком скандале с Россами. По-видимому, мисс Кетчкарт была права – упоминать о них было запрещено.
Теперь, когда Сью начала писать очередное письмо Хью в своем шале, прислушиваясь к отдаленному шуму волн, разбивавшихся о коралловые рифы, она думала: как странно, что все видели Берджеса по-разному. Некоторые его обожали, некоторые возмущались, одни завидовали, другие называли его черствым и неприятным. Но, каким бы он ни был на самом деле, одно было очевидным – его порядочность и властность.
Сью часто репетировала, что ему скажет, но все еще не решила, как лучше подступиться к нему. Она предпочла бы сказать правду, рассказать о своем одиночестве, о том, что, кроме детей Барри, у нее никого в этом мире не осталось. Но впечатлит ли ее рассказ мистера Берджеса?
«Его по-прежнему здесь нет, Хью, и я начинаю беспокоиться, – писала она. – Дни летят так быстро, и отпуск у меня получился замечательный, но это совсем не то, на что я рассчитывала. Я знаю, что малыши здесь. Мисс Инман видела их, и они ее сильно встревожили – настолько тихи были оба. Она говорит, что это совершенно неестественно для маленьких детей. Я согласна. Они живут в доме на острове, но нам не позволено к нему приближаться. Я бродила однажды по берегу с Фергюсом, и мы наткнулись на огромный щит с предупреждением: „Пожалуйста, уважайте мое желание уединения“. Не перестаю удивляться, почему он держит детей в заключении. И мисс Инман со мной согласна. Она сказала, что у них хорошая няня, но не говорит по-английски. Здесь трудно найти англоговорящую. Хью, разве можно так относиться к детям своей сестры? Должно быть, он совершенно бессердечный человек. Хью, ты мог бы продлить мое пребывание здесь? Я теперь просто обязана остаться и сделать хоть одну попытку. Никогда себе не прощу, если уеду отсюда и оставлю этих бедных малышей на произвол судьбы. Как ты знаешь, я сирота, и мне самой прекрасно знакомо чувство полного одиночества, чувство, что ты не принадлежишь никому и никто тебя не любит. Я не хочу, чтобы дети Барри выросли с подобным чувством. У меня так много нерастраченной любви, которую я могу отдать им…» На этом месте Сью с ужасом обнаружила, что плачет. Она прижала к глазам носовой платок и часто заморгала. Как сказал Хью, слезами проблему не решить. Она закончила письмо уже более спокойно: «Я знаю, что всегда могу на тебя положиться. Хью, ты поможешь мне? Если расходы окажутся больше той суммы, которой я могу располагать, я рассчитаюсь с тобой, как только получу зарплату».
