— Это я выиграла ваш главный приз, — сказала Иохевед Шиф секретарше.
— Поздравляю, поздравляю, — лицо секретарши прояснилось и она отложила орудие боя. — Рафи, — крикнула она в сторону двери, — тут пришла дама, которая выиграла билет в США.
Господин Рафаэль Робович одной рукой пригладил усы, а другой раскатал красную дорожку, незаметно лежавшую у двери.
— Пожалуйста, уважаемая, входите, — пригласил он, подал ей стул, потер руки, закурил сигарету «Кемел» и стал объяснять ей, как счастлива компания, что именно она, госпожа, сидящая перед ним, стала обладательницей главного приза.
Она уже двадцать лет покупает овощные консервы и главным образом капусту, рассказала ему Иохевед Шиф, и поэтому ей причитается.
— Весьма похвально с вашей стороны, — тактично заметил господин Рафаэль Робович, — только наша фирма была основана всего восемь лет назад.
— Очень жаль, — огорчилась госпожа Шиф и умолкла.
— Уважаемая госпожа, конечно, намерена использовать билет? — спросил господин Рафаэль Робович и в его голосе прозвучала надежда на то, что он, наверное, ошибается. Заведующие отделами информации и рекламы тем и хороши, что всегда надеются.
— Да, да, — сказала она. — Я хочу повидаться с Гутой. Мы не виделись почти двадцать лет. Она в Америке, в Гринфилд-Сити.
— Двадцать лет, то есть с тех пор, как госпожа начала есть капусту, — быстро подсчитал господин Робович и тут же вернулся к своим обязанностям. — Уважаемая госпожа может выбрать по своему усмотрению, как добираться в Соединенные Штаты: морем или по воздуху.
— По воздуху? — встревожилась она. — Я никогда не путешествовала самолетом.
— Только автобусом, — еще раз превысил свои полномочия господин Рафаэль Робович.
Когда она наконец, слава Богу, выбрала, а выбрала она море с видами дивных экзотических портов, господин Робович одобрил это решение: действительно, куда ей торопиться в таком возрасте.
— Но выезжать я хочу немедленно, в ближайшие дни, — сказала она.
— Немедленно? Что за спешка? Минуточку…
Дело, конечно, не в том, что отдел информации и рекламы, возглавляемый им, не мог бы все организовать буквально за день. За ними задержки не будет. Но как быть со всякими государственными учреждениями, где все по-прежнему делается черепашьим шагом.
Договорились на первое число. Первого возле ее дома остановится такси, которое отвезет ее в порт. Там ей вручат билет на корабль и все остальные бумаги, а также пожелают доброго пути. Будут и фоторепортеры. Господин Рафаэль Робович тепло пожал ей руку, пожелал хорошо подготовиться к плаванию и заверил, что волноваться нечего.
Мадам Хая Иоселевич извинилась, сходила за очками, лежавшими на вязании (почти законченную кофту она распустила до половины) и нацепила их на нос.
— Гринфилд, Гринфилд, — шевелила она губами, листая большой атлас сына. — Гринвуд — есть. Грин-вэлли — есть. Что у них там все зеленое, что ли? А вот и Гринфилд.
Водя большим пальцем вдогонку букв, она прочитала: «Гринфилд расположен на восточной оконечности штата Нью-Йорк. (Вы же знаете, там есть и штат, который называется тоже Нью-Йорк.) Шестьдесят тысяч жителей. (Небольшое местечко, совсем как у нас.) Большинство населения — лица с университетским образованием — юристы, врачи… Пасторальная тишина. И недалеко от города, до которого можно добраться поездом за полтора часа».
— Ну, что вы скажете? — мадам Иоселевич обвела искомую точку черным чернильным кружком и положила раскрытый атлас на стол.
Над крышами домов было натянуто голубое небо. Перистые облака наперегонки неслись к линии горизонта. Солнце гуляло напропалую, пируя на раскаленном песке. Славки, как поднятые по тревоге пожарные, суетливо шныряли в зарослях колючего кустарника за забором. Кошки зевали, глядя на ящериц, и, потягиваясь, выгибали спины. Из муравейников выходили черные караваны. Полчища муравьев-естествоиспытателей с котомками за плечами прокладывали пути между стеблями. Мухи, жужжавшие в регистре отчаяния, бросались на сетку, затягивавшую окно, и расползались по ней вверх-вниз.
Всю неделю она укладывала чемоданы. Дорога из магазина домой вдруг стала короче, словно она ходила по ней много лет назад, а сейчас вернулась, знает здесь каждый камешек и может пройти ее с закрытыми глазами. Из зеркала на нее смотрела очень сдавшая, очень состарившаяся шестидесятипятилетняя женщина. Вдова, проживающая остатки наследства. Когда Иехуда Шиф умер, она строила разные планы. То она видела себя ходящей по домам, собирающей средства для благотворительных обществ, то выбирала халат сиделки или уход за детьми на добровольных началах. Но так и оставалась сидеть у окна, глядя на зарешеченную улицу, по которой мальчишки катались на велосипедах. Иногда дворик преображался: рождались новые котята и делали свои первые шаги прежде, чем разбежаться по всей округе. А потом приходила посылка от Гуты, и весь день был испорчен. Безудержную злость, которая закипала в ней раньше, она научилась направлять в привычные русла, но все-таки была в ней еще немалая сила: сердце стучало, кровь разносилась по жилам и приливала к лицу.
