В связи с коварным военным переворотом в Гаване и попыткой путчистов воспрепятствовать вступлению повстанческих войск в Сантьяго-де-Куба, что явилось жалким повторением приказа американского военного командования, которое в 1898 г. запретило Освободительной армии под командованием генерала Каликсто Гарспа вступить в этот город, Фидель, исполненный самого высокого патриотизма и в лучших кубинских традициях, заявил от имени нашего народа:
— Военные путчисты пытаются воспрепятствовать повстанцам войти в Сантьяго-де-Куба. Нам запрещают вступить в город, который мы можем взять смелостью и отвагой наших бойцов, как мы взяли многие другие города. Они хотят запретить вступление в Сантьяго-де-Куба тем, кто освободил родину.
История 1895 года не повторится! На сей раз повстанцы войдут в Сантьяго-де-Куба!
Он вошел в героический город и теперь победоносно шествует по Гаване после революционной всеобщей забастовки, которой рабочие ответили на его призыв из Пальма-Сориано.
В тот день, 8 января, мы узнали по радио, что незадолго перед тем, как въехать в Гавану, Фидель остановился в местечке Эль-Которро, где встретился со своим сыном Фиделито, которого не видел со времени подготовки военной операции на «Гранме».
Обнимая его теперь, Фидель вспомнил, как в ноябре 1956 года в Мехико, прощаясь со своим маленьким сыном, он поднял его и поцеловал. Война разлучала их. Тогда Фидель сказал своим товарищам:
— У меня все готово. Я дал слово. Прежде чем наступит 31 декабря, Куба будет свободна. Иного не дано. Молодежь рвется в бой.
Присутствовавший при этом журналист из «Боэмии» Марио Гарсиа дель Куэто попросил разрешения сделать снимок, и руководитель «Движения 26 июля» согласился.
Вслед за этим позвонил встревоженный Рауль Кастро, Нужно было срочно уходить: поблизости вертелись какие-то подозрительные личности, план восстания мог оказаться под угрозой.
— Тотчас уходим! Где Фиделито? — спросил Фидель и, увидев сына, приказал: — Вызовите такси, чтобы отвезти его в гостиницу! Похоже, что полиция раскрыла одну из конспиративных квартир и арестовывает наших парней. Возможно, что и сюда придут. — И затем сказал сыну: — В следующий раз мы увидимся на Кубе!
Это пророчество Фиделя, как и многие другие, сбылось. Перед победоносным вступлением в Гавану он встретился со своим сыном. На площади Вирхен-дель-Камино Камило, Альменда и другие партизанские командиры пересели в джип Фиделя. Машина с трудом продвигалась сквозь толпу приветствовавших их людей.
Под перезвон бронзовых старых колоколов Гаваны люди кричали: «Фидель! Фидель! Фидель!», не умолкали гудки пароходов и фабрик.
Вслед за машиной Фиделя двигалась Колонна № 1 имени Хосе Марти — прародительница всех остальных. Среди бородачей видны и лица индейского типа жителей Орьенте. Они из Сьерра-Маэстры. Многие нз них впервые в столице республики.
Нелегко им дойти до Авенида-дель-Пуэрто. Все хотят приветствовать отважных освободителей, выразить свою любовь и восхищение тем, кто, пройдя боевой путь от гор Орьенте и ведя борьбу в подполье, сверг тиранию.
С нашего наблюдательного пункта в Ла-Кабанье мы видим, как окруженный толпой джип Фиделя подъехал к Генеральному штабу Военно-морских сил. Там у причала стоит «Гранма», и Фидель хочет посетить ее. Он выходит из машины, и Камило с трудом прокладывает ему дорогу сквозь толпу.
Фидель поднимается на палубу легендарной яхты, на которой 82 бойца бросили вызов волнам Мексиканского залива и Карибского моря, чтобы вступить в бой с сорокатысячной армией тирании. Залпы орудий с фрегатов «Максимо Гомес» и «Хосе Марти», стоящих на якоре в Гаванской бухте, сотрясают воздух.
Наблюдая за этой сценой, мы думаем о том, что за пять веков истории Кубы Фидель — первый кубинец, который победоносно и без иностранного покровительства въезжает как освободитель в столицу республики. Мы вспоминаем, как в Гавану вошел во главе героических войск прославленный Максимо Гомес, но, несмотря на народное ликование, он был нежеланным гостем для новой власти, установленной в неоколонии. Некоторое время спустя генералиссимус получил отставку, а его армия была распущена американцами. Теперь Фиделя вносят в столицу руки народа — самого грозного оружия революции. А в Ла-Кабанье находился Че.
