…«Народоволец» выходил редко. Вышло всего три номера — в начале года, в августе и ноябре.
…Политическая программа в «Народовольце» была мной выставлена, по обыкновению, очень умеренная — требование конституции Конституция должна была быть дана самим правительством.
…Между первым и третьим номером «Народовольца» я смог побывать в Париже и в Швейцарии, списался с очень многими из эмигрантов.
…Отмечу здесь одно полученное мною письмо, на которое я в свое время не обратил особенного внимания.
Из Германии от Азефа было получено предложение распространять «Народоволец» и связать меня с революционными кружками в России. Азефа я знал очень мало. Я его до тех пор только раз, и то случайно, встретил в Цюрихе в 1893 году.
Указывая на него, один мой знакомый тогда сказал мне:
— Вот крупная сила, интересный человек, молодой, энергичный, он — наш!
— Вот грязное животное! — сказал мне другой.
Я не решился тогда познакомиться с Азефом, и вот почему и в 1897 году, во время издания «Народовольца», когда я с такой жаждой искал всюду поддержки, я даже не ответил на письмо Азефа.
Мой арест в Лондоне — Суд — Осуждение на полтора года каторжных работ
16 декабря 1897 года, когда я выходил из главного зала Британского музея в вестибюль, я был там арестован главным инспектором английской сыскной полиции Мельвилем и отправлен в тюрьму.
Через два часа меня вызвали из тюрьмы в предварительный суд и там предъявили обвинение в возбуждении к убийству «лица, не состоящего в подданстве ее величества», т.е Николая II. Задача этого суда заключалась в том, чтобы решить, можно ли мое дело передать суду присяжных или нет. В этот суд меня приводили раз пять.
На другой — третий день после ареста меня вызвали на свидание. Через две решетки я увидел Волховского.
…У меня не было средств вести процесс, всегда дорого стоющий в Англии. Но благодаря Волховскому, была устроена блестящая защита, были приглашены солистер и адвокат Кольридж, и устроены все мои дела.
…По просьбе русского правительства разбирательство моего дела, раз назначенное, было отложено на месяц «до прибытия свидетелей» из России. Через месяц свидетели приехали, но это были исключительно русские сыщики, и привезли они с собой документы, по большей части выписки из жандармских архивов. Прокурор на суде не счел для себя полезным вызывать этих свидетелей и делать ссылки на их документы.
Суд состоялся 11 февраля 1898 года. Обвинение против меня сводилось исключительно к изданию «Народовольца».
Свидетели — по большей части английские сыщики — установили, что «Народоволец» издавался мной, статьи подписаны моим именем, что я его продавал и рассылал по почте.
Зал суда был полон публики. Было много адвокатов и представителей печати. Полиция сильно опасалась демонстраций на суде и поэтому заранее постаралась занять своими людьми места, предназначенные для публики. Под предлогом недостатка мест русских не пустили даже на галерею, предназначенную для публики, и в зал заседаний только вместе с защитником прошло несколько русских: Волховский, Кропоткин, Чайковский и др.
…Приговором суда я был признан виновным, но в виду того, что дело было чисто литературное, и я не был связан ни с какой партией и не был замешан ни в каком покушении, то я был приговорен, как этого ожидали, не к десяти годам каторжных работ, а к полутора.
…На следующий день после процесса английские газеты дали полный отчет о процессе.
В английской тюрьме — Ее режим — Безвыходное положение» — Воспоминание о ландезенском деле — Каторжные работы — Тюремные свидания — Провокатор Бейтнер
Кончился мой суд по делу «Народовольца».
В тот же самый вечер меня отправили из тюрьмы в Бовстрит, находившейся при здании суда, в Пентенвильскую каторжную тюрьму. Туда меня привезли в двенадцатом часу ночи.
Меня заставили принять ванну. Я снял свое платье, вымылся и меня выпустили на другую сторону ванной комнаты. Здесь меня нарядили в арестантский костюм: что-то вроде желтого пиджака, желтые штаны, желтую арестантскую шапочку. Весь костюм и белье были разрисованы черными стрелками.