— А, — Люсьена равнодушно махнула ухоженной ручкой с длиннющими ноготками в тон бордовой помаде, даже моя волчья лапа такими длинными «похвастаться» не сможет, — ему вчера кто-то сообщил, что к нам едет представитель нового хозяина для проверки дел.
Хм-м-м… давно пора, даже удивительно, почему новая владелица фабрики, проживающая во Франции, столько месяцев не интересовалась отсутствием прибыли от деятельности вполне успешного предприятия.
— Ясно, — кивнула я с намерением пойти к себе и заняться текущими делами.
— Лис, а знаешь, что мне Мусечка подарил вчера? — приглушенно таинственно, восторженно выдохнула Люсечка, останавливая меня на полдороге.
— Уже горю желанием, — с некоторой иронией ответила я, зная, что она все равно покажет и расскажет. — Только дай минутку, надо Шарова найти, его директор срочно требует.
Год назад, заняв место в приемной, Люсьена сразу поняла, что я не треплю языком, умею хранить тайны и со всеми держу дистанцию, неизменно сохраняя приветливые и деловые отношения. Поэтому использовала меня в качестве добровольно-принудительной жилетки, в которую о чем только не «плакалась».
С одной стороны, утомительно, с другой — откуда столько новостей о жителях Усть-Лима узнаешь. Иногда очередные похождения местного чиновника, криминального авторитета, подружки Малышевой и прочего «бомонда» скрашивали серые усть-лимские будни лучше любого телешоу. Анфиса тоже любила послушать Люсины истории в моем исполнении и часто дополняла подробностями, полученными из уст клиенток своего — лучшего в городе, по мнению здешних дамочек, — салона красоты.
Пока я набирала Шарова и передавала распоряжение шефа, Люся присела прямо на стол и достала из сумочки от Шанель симпатичную коробочку с парфюмом, безусловно, дорогим.
— Смотри, какая прелесть! — довольно будто кошка, наевшаяся сметаны промурлыкала она. — Ты не представляешь, сколько стоит!
— Ну почему же, представить-то я могу, — усмехнулась и не успела придумать причину, которая позволила бы скрыться в своем кабинете.
Мне сунули под нос замысловатого дизайна флакон:
— Насладись запахом!
С моей-то плохой переносимостью любых искусственных ароматов, я сделала вид, что понюхала. А «насладиться» тяжелым, мускусным, вечерним ароматом, наполнившим приемную и успешно перебивавшим запах сигарет, успела, едва Люся перешагнула порог.
— Замечательный аромат, — дипломатично оценила я, незаметно отстраняясь от секретарши.
— Так плохо ощущается, сейчас…
К моему вящему ужасу, девушка откупорила флакон и распылила вокруг себя вонючее облако, блаженно закатывая глаза.
Я отшатнулась, закрывая нос локтем. На глазах моментально выступили слезы.
— Ты чего, Лис? Не нравится? — опешила Люся.
— У меня на некоторые запахи аллергия, — выдавила я, собираясь спрятаться в своем кабинете.
Люся помахала руками, разгоняя дорогущий «тараканомор», но передумала и, с наслаждением вдохнув, посоветовала:
— Открой форточку над моим столом, а я тебе сейчас та-акое расскажу — ты не поверишь!
Я поспешно шагнула за стол и, рывком приоткрыв створку, высунула нос наружу, сделала глубокий вдох. К моему невезению, парфюм оказался настоящим, обоняние отшибло напрочь, боюсь, часа на два минимум.
Мимо нас, не здороваясь, в непривычно мрачном настроении прошел зам — высокий полноватый брюнет с седыми висками лет пятидесяти. Шаров, как говорят местные, бывший мент, вышедший на пенсию по инвалидности, хотя, ходят слухи, чтобы не посадили. Последнее звучало более правдиво.
На работу сюда, меня — выпускницу Иркутского государственного университета, филолога — рекомендовал знакомый деда, весьма уважаемый в округе бандит Паша Золотой. И договаривался он через Шарова. Влад с давних пор выработал стратегию: перед переездом на новое место жительства приезжал туда заранее, выяснял обстановку, находил нужных влиятельных людей и создавал опасную ситуацию для них. Затем выступал этаким спасителем, после чего обретал незримого покровителя и гаранта нашей безопасности.
В Усть-Лиме таковым стал Паша Золотой, которого дед спас на охоте от стаи голодных волков. Причем сам же их и пригнал на поляну, где отдыхали двое охотников. Волки тогда не пострадали, а вот пострадавшие охотники потом клялись, что за спасение жизни век будут обязаны.
