– Я думаю, надо поставить еще и по бокалу для «Перрье». Его всегда все пьют. – Она посмотрела на мужа, но он снова уткнулся в телевизор. – А портвейн ты выставишь?
– Угу.
– Тогда нужны еще и бокалы для портвейна.
– Он отличный игрок, этот Арчи.
– Значит, у тебя будет с ним хорошая игра.
– Сити, Сэм. Он крупный игрок в Сити.
– Может быть, он и Ники чему-то научит.
Сэм подошла к серванту в углу и достала новые бокалы. За окнами завывал ветер, черные волны Темзы бились о пирс, сотрясая оснастку яхт. Она видела вспышки света на волнах и темные корпуса лихтеров, пришвартованных посередине реки. «Ну и тоска», – подумала она и пошла с подносом к столу.
– А твой знаменитый Андреас точно приедет?
– О… ну… да.
Ричард поерзал на диване и глотнул виски.
– Значит, я наконец-то познакомлюсь с ним. Как, ты говоришь, его фамилия?
– Беренсен.
– А у него есть какое-то жилье в Лондоне?
– Нет, он просто приезжает сюда по делам.
– Из Швейцарии? А чем именно он занимается? Он что-то вроде банкира, так ведь, да?
Ричард поскреб в затылке.
– Ох… да-да… банкир.
– И он действительно карлик?
– Да. – Ричард рассмеялся, несколько принужденно. – На самом-то деле он довольно высокий.
– И он сейчас твой самый крупный клиент?
– Да, я думаю, что-то в этом роде. – Сэм хмуро отметила про себя, что тон у него уклончивый. – Ну а у тебя как на работе? – поинтересовался он.
– Не очень спокойно. Мне вот и сейчас еще следовало бы быть там.
– Этот твой Кен слишком уж круто заставляет тебя работать. И твои бесконечные поездки – сумасшествие какое-то. Ты очень много разъезжаешь, ведь и сама знаешь, таракашка.
Он повернулся. Его худощавое лицо, прежде всегда такое свежее, в последнее время болезненно пожелтело и стало морщинистым, делая его старше тридцати трех. При мерцающем свете телевизионного экрана и отблесках камина она внезапно поняла, как он будет выглядеть, когда постареет и у него иссякнут силы, энергия, которые так оживляют его; он начнет ссыхаться и оседать, словно вампир из фильма ужасов. Ей стало страшно. Она боялась его постарения.
– Мне приходится разъезжать.
Он отпил еще на два пальца виски и снова сильно затянулся сигаретой. Запах дыма дразнил, искушал, она подавляла в себе желание закурить, и это раздражало ее.
– Я думаю, что ты проводишь недостаточно, времени с Ники, – упрекнул он.
– Я просидела с ним дома три года, Ричард. Ради него я пожертвовала своей карьерой.
Он наклонился и затушил свою сигарету.
– Разумный выбор, дорогая.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что это был твой выбор.
– Наш выбор, – уточнила она. – Я пожертвовала тремя годами. А ты-то чем пожертвовал? Почему же ты не жертвуешь тремя годами?
– Не будь смешной.
– Не вижу ничего смешного.
– Таракашка, я же не возражаю, чтобы ты работала, но как работаешь ты – это безумие, дни и ночи напролет. Ты притаскиваешь работу домой, половину своего времени носишься по Европе, прыгая в самолеты и выпрыгивая из них. Ты все время в отъезде. Франция. Голландия. Германия. Испания. Болгария… В прошлом году ты ездила только в Болгарию раз шесть. Мне кажется, ты не обращаешь внимания на Ники. Ты плохая мать.
Гнев, растущий в ней, опал, словно шар, проткнутый иглой, и она испытала острое чувство вины. Как-то поникнув, опустилась на стул, что-то неопределенное, неловкое забрезжило в ее сознании неясным эхом из собственного детства.
Сэм вспоминала детство, вспоминала, как жизнь обрушилась на нее тогда. Она думала о своем замужестве, о том, как была счастлива, как она забыла то, что случилось раньше… Быть может, она забыла слишком многое? Быть может, не одни только дети могут чувствовать себя заброшенными и ненужными, и взрослые тоже могут? Быть может, потому это и произошло.
