И Энн почудилось, что этот бесформенный кровавый комок — ее Дик. Она не чувствовала, как в кровь раздирает ногтями голову, как кричит, кричит, кричит, она не замечала, что Дик рядом и поддерживает ее. Она видела только зияющий провал там, где был рот… и конвульсивно дергающиеся обрубки. И тут милосердный мрак скрыл от нее все…
Это случилось на следующее утро. Бледная, вся оцепеневшая, она стояла перед Диком в гостиной дома Дагерти. Она стояла перед человеком, которого любила больше собственной жизни, и собственные слова доносились до нее как будто издалека, ей не верилось, что произносит их она.
— Я… никогда не смогу пройти через это еще раз, — дрожа всем телом, запинаясь, повторяла она. — Никогда!
Дик беспомощно смотрел на нее и страдал вместе с ней, но ничего не мог поделать — она отгородилась от него тем, что завладело ее душой.
— Всякий раз, когда ты будешь уезжать на аэродром, всякий раз, когда ты будешь отправляться в полет… всякий раз… — с мукой говорила она, — я буду видеть это. Я буду видеть только это.
Голос ее был так слаб, что Памела и Джим почти не слышали слов, но для Пруэтта они гремели страшным громом, от которого раскалывалась голова.
— Я… я не смогу так жить, — сказала она.
Он молчал.
— Мы никогда не сможем быть вместе… если ты будешь летать.
Она заставила себя сказать эти слова, она знала, что должна их сказать теперь же.
Лицо его исказилось. И он сказал медленно и ласково:
— Энн… ну, пожалуйста… пожалуйста, не говори этого.
Руки ее безвольно опустились.
— Я сказала, что думала. Я…
Голос ее затих.
— Неужели это так потрясло тебя, Энн?
Она молча кивнула.
— Но… но ты же должна была знать, что такие вещи случаются! Не часто, но время от времени случаются…
Она грустно покачала головой.
— И с тобой случится то же, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты… ты должен решить… теперь же, Ричард.
— Энн, пожалуйста…
— Ты должен решить!
Гримаса страдания, искажавшая ее лицо, как в зеркале отразилась на его лице. Ни он, ни она не слышали приглушенных рыданий Памелы Дагерти.
Пруэтт медленно перевел дух. С заметным усилием он заставил себя сказать:
— Я люблю тебя, Энн. Ты… ты знаешь…
— Прошу тебя! Решай теперь же!
Выражение сострадания в его взгляде мгновенно погасло, и Энн Фаулер вдруг стало страшно.
— Хорошо, Энн. Ты с самого начала знала, что я тебе отвечу. — Он на мгновение запнулся. — Тебе никогда больше не придется просить меня об этом.
Он повернулся и вышел из дома.
* * *
С тех пор Пруэтт ни разу не видел Энн.
В ту ночь, дома, в нескольких минутах ходьбы от нее, он не мог, не в силах был уснуть.
Часа в три ночи он вдруг сбросил одеяло и быстро оделся.
Он говорил по телефону с авиабазой и просил приготовить к взлету свой истребитель, как вдруг заметил отца, стоявшего в холле. Он медленно положил трубку.
— Это невыносимо, папа, — сказал он просто. — Она совсем рядом…
Отец кивнул.
— Я вылетаю сейчас же. — Он схватил саквояж и повернулся лицом к двери. — Ты объяснишь маме?
— Конечно.
Они обменялись рукопожатием.
— Храни тебя бог, — прошептал отец, а затем вдруг подался вперед и поцеловал сына в щеку. Он не делал этого с тех пор, как мальчику исполнилось девять лет.
На рассвете Пруэтт заходил на посадку над авиабазой Патрик. В тридцати километрах к северу, на Четырнадцатой стартовой площадке, его ждал серебристый гигант.
Пруэтт вышел из автобуса и ступил в совершенно иной мир.
Он поднял голову и был потрясен величием картины, простиравшейся перед ним вширь и ввысь. Это был мир слепяще ярких бело-голубых огней, басовитого рокота и воя работающих механизмов. Он услышал шарканье сотен ног по бетону и металлу, напоминавшее шуршание бумаги, прислушался к ночному ветерку. И тут откуда-то из-за пылающих дуговых ламп, с ярко освещенных площадок и из голубых теней, с металлической громады, уходящей своей вершиной в темноту раннего утра, до него донеслись аплодисменты. Гром аплодисментов нарастал, послышались приветственные возгласы. Рукоплескания… Это ребята из пусковой команды бурно выражали ему свое одобрение и дружеские чувства.
Он готовился произнести речь, но горло так сдавило, что он не мог вымолвить ни слова. И он даже был доволен этим, Так как боялся, что будет говорить нескладно, не так, как надо, ответит на стихийно возникшую и потрясшую его овацию этих людей. Он оглядел их всех, и они поняли, что его взгляд обращен к ним, что в этом море лиц он увидел людей, на попечении которых находился гигант, заключенный сейчас в решетчатые недра стальной горы за их спинами. Эти люди отдавали себя без остатка, работали день и ночь, чтобы подготовить к полету башнеподобный «Атлас» и капсулу, ожидающую Пруэтта высоко-высоко над землей.
