Глава 29
Кабачок «Шесть ножек, два усика»
Нюня шла, задумавшись. Ныло сердце. «Нервы сдают», — подумала она словами Бабоныки. Девочка вздохнула, и, словно откликаясь на этот вздох, в животе у нее заурчало. Нюня вспомнила, что уже давно пора завтракать, и тут же услышала:
— Ешь больше — проживешь дольше… Как же-ть, проживешь тут, с голодухи пропадёшь… Хто исть и пьёть, тот и поёть, а не жрамши поп помрёть, прости меня, господи, грешную… Попутал черт на старости лет — у насекомой нехристи в пищере исдохнуть…
— Прошу соблюдать тишину, — строго сказал дядя Люда. — Порядок прежде всего.
— Хорош порядок, — неожиданно заплакала Тихая, — што и чаю негде попить.
Задумчиво оглядывая стены тоннеля, Людвиг Иванович сочинил:
Не по чаю я скучаю,
я не чаю пить хочу.
Я не чаю, как скучаю,
как я выбраться хочу!
— О, какой каламбур! — кокетливым голосом воскликнула Бабоныко.
А Нюня догадалась:
— А я знаю, почему вы сочиняете: потому что у вас в животе урчит!
— Будем мужественны! Вперед, друзья-сограждане, по такой далекой и милой планете!
— Почему же далекой? — резонно возразила Нюня. — Мы же, наоборот, прямо в нее залезли, ну, в планету, в общем.
— Если уж «за», то надо и «вы», — непонятно сказал дядя Люда и тут же объяснил:
— За-лезли, так надо бы и вы-лезти.
— Зачем мне темницы и чудища эти?
скажу я печально и кротко.
Мне нравится больше ходить по планете,
чем влазить планете в середку.
— А наука? — спросила Нюня строго. — Если бы вам было очень интересно, прибавила она, вспомнив Фимины слова, — вам бы уже не было страшно. Страх бывает от невежества и равнодушия.
Дядя Люда даже присвистнул от удивления.
Бабоныко сказала с одобрением:
— Девочка моя, тебя облагородило общение с Фимой!
А бабушка Тихая неизвестно к чему заметила:
— Человек из еды живеть!
На этот раз никто ей не возразил, каждый и сам думал о еде. Все замолчали.
Шла Тихая последней, и остальные не сразу заметили, что она исчезла. Заметили, только когда начался крутой спуск и Нюня хотела помочь ей.
— Дядя Люда, Тихая пропала! — закричала она.
— Ну, вот, — задумчиво сказала Бабоныко, — твердила о еде, ее кто-то и скушал.
— Как бы не так, бабонька! Стала бы она молчать, как же!
— Ти-ха-я-аааа! — крикнул изо всех сил Людвиг Иванович.
Бабоныко и Нюня подхватили:
— Ти-ха-я-аааа!
Никто не отзывался.
— И фонарь пропал, — заметила Нюня.
— Это уже хорошо, — почему-то сказал дядя Люда. — Кто помнит, сколько боковых тоннелей мы прошли после того разговора о еде?
— Я! Я знаю! Сейчас вспомню… Пять!
— Хорошо. Начнем искать, заходя в каждый тоннель.
Ни в первом, ни во втором тоннеле никого не оказалось. И в третьем тоже, на первый взгляд, никого не было, но Нюня заявила, что видела, как оттуда мелькнул розовый свет.
— Тебе показалось! — громко сказал дядя Люда и, несмотря на уверения, утащил Нюню к следующему тоннелю.
Сам же, без света, на ощупь, тихонечко вернулся к третьему тоннелю. Еще когда они, проходя мимо, светили в него, Людвиг Иванович заметил в глубине крутой поворот. Теперь дядя Люда пробрался к нему и замер, держа наготове фонарик. Вот мимо промчался муравей; вдруг шорох его бега прервался, раздалось знакомое ворчание, и дядя Люда, включив фонарь, увидел возле муравья бабушку Тихую — она деловито щекотала муравья антенной. От неожиданно вспыхнувшего света Тихая выронила антенну и обернулась, так что капля нектара, которой угостил ее муравей, упала прямо на узелок волос.
— Поисть спокойно не дадуть, — буркнула она.
— Кушайте на здоровье, — сказал удивленно дядя Люда, — однако надо предупреждать, когда вы уходите на обед. Да и неплохо бы поделиться опытом с нами.
Он привел Бабоныку и Нюню и велел смотреть.
На этот раз Тихая сработала четко — пощекотала муравья антенной, и он отдал ей каплю нектара. Впрочем, в этой капле было добрых полстакана.
— Вот только глотать трудно, — пожаловалась Тихая, — пока научишься, и в нос лезеть, и по мусалам течёть.
