Невысокую, несколько нескладную, худощавую фигуру Осеина Скляр узнал издали. Тот был в квадратных модных очках и в неизменно широком берете, прикрывающем лысеющую большелобую голову. Осени, слегка наклонившись, что-то говорил идущей рядом с ним девушке, вероятно, случайной попутчице. Увидев Скляра, заулыбался и, широко разведя руки в стороны, словно для объятий, заключил в своей обычной манере:
— О, сам пан директор изволят меня встречать, значит, дела в группе не ахти!
— Вы же хорошо знаете мою давнишнюю симпатию к вам, Дмитрий Андреевич. А дела в группе — как и в любой другой, когда идет дождик.
— Посмотрели мы ваш материальчик, который вы отсняли, когда еще не было дождика…
— Ну и как?
— Все как в жизни: ходят, бегают…
— Но ходят-то как — хорошо или плохо? — подражая манере Осеина, поинтересовался Скляр.
— По-всякому.
— Ну, еще музыка будет, лучше под нее ходить-то…
— Музыка?.. Музыка — это та специя, которая добавляется в фильм, чтобы или сделать его немного вкуснее, или приглушить запах тухлятины. — Осеин рассмеялся и спросил доверительно. — А что бы, по-вашему, сказал на это великий Коберский? — И сам же ответил. — Он бы недовольно скривился и проворчал: «Ты, Митя, все такой же пошляк». Верно я говорю?
— Вы всегда любите заострять, — дипломатично ответил Скляр.
Осеин так и не понял, относилось это к музыке в кино или к Коберскому.
— Все гораздо проще… — вновь неопределенно проговорил Скляр и сдержанным, приглашающим жестом руки указал на ожидавшую их машину: — Прошу сюда.
Саид, сверкая своей золотой улыбкой и прижимая обе руки к сердцу, полупоклонился гостю:
— Ашхабад приветствует вас, Дмитрий Андреевич! Вы у нас частый гость…
— О, Саидушка, Саид Шарипович, салям алейкум! Ты, я вижу, навсегда прописался к киношникам — и в прошлом, и в позапрошлом году…
— Алейкум салям! — ответил Саид. — Люблю киношников, веселые люди.
— А как там мой любимец, Ашир Саидович? — словно вдруг позабыв о Скляре, спросил Осеин у Саида, садясь с ним рядом.
— Уже большой, в пятом классе. Заходите в гости, он вас помнит, и жена моя вас тоже хорошо помнит.
— Зайду, обязательно зайду, Саид. — Осеин обернулся к Скляру и сказал восторженно. — В прошлом году Саид угошал меня таким пловом, что ай-ай-ай! Лучше плова, чем в Туркмении, нигде не едал. А натуральное вино — мед! Не то что наша кислятина. Грешен, люблю все сладкое, а восточные сладости в особенности, в них столько аромата!
Осеин на восточный манер поцокал языком, примолк, глядя перед собой. «Дворники», с хрустом трущиеся о ветровое стекло, оставляли на нем веерообразные желтовато-серые потеки из глины и песка.
— Снова дождь — теперь уже с песочком! — весело, будто это его обрадовало, кивнул на стекло Осеин.
— С песочком, — ответил Саид. — Это у нас бывает.
Осеин снова повернулся к Скляру и заговорил о деле:
— Так вот, просмотрели мы пятьсот метров вашей пленки. Могу сообщить и приятное. Брак не по вашей вине, это уже установлено. Виноват проявочный цех.
— От этого нам не легче.
— Ну, все же… Однако и материал нас встревожил, а это уже хуже. Впечатление такое, что Коберский все еще ищет, как бы нащупывает…
— А искусство — это прежде всего вечный поиск извините за банальные слова, — осторожно заметил Скляр.
— Это не банальщина, это — истина, но дело не в ней. Поиск поиску рознь, ведь он и называется поиском потому, что не всегда знаешь, в каком направлении идти. Вы, Борис Семенович, мудрый и многоопытный человек, не мне вам объяснять… — Осеин помолчал и вдруг заговорил почти с грустью. — Вот знаете, когда-то шли на эшафот ради того, чтобы утвердить искусство, а теперь некоторые готовы искусство повести на эшафот, лишь бы самоутвердиться.
— Надеюсь, это к Коберскому не относится? — полувопросительно произнес Скляр.
— Да нет, я просто к слову… Наше ведь дело — помочь, а я вот перед отъездом просмотрел сценарий и увидел, что в нем еще имеются кое-какие недотяжки…
— За свою многолетнюю работу в кино не помню еще ни одного сценария без этого, — пожал плечами Скляр.
— Причина — наша снисходительность, доброта… А частенько просто робость перед так называемыми корифеями. Меня раздражают добренькие. Меня коробит, когда кто-то нашептывает: «Поласковей, поласковей с ним, он хороший и талантливый парень». Хороший парень — это не профессия, а талант — это еще нечто абстрактное. Чтобы он приносил пользу, к нему еще многое нужно: и чутье, и понимание подлинных задач искусства, и кропотливый труд. Саид, правильно я говорю?
