Не мы как будто в сорок пятом, а тот ефрейтор бесноватый победу на войне добыл и свастикой страну накрыл...
(« К евреям Советского Союза»)
Инструктор сектора печати Московского горкома партии, к которому журналист Соболев обратился с просьбой о помощи в трудоустройстве, спросил его, пряча улыбку: «А почему бы вам не пойти в торговлю?» Антисемитский выпад с прозрачным подтекстом: почему бы тебе, вместо того чтобы претендовать на престижную журналистскую работу, не заняться исконно еврейским делом? Не суйся, куда тебе не положено...
Откровенный факт расовой дискриминации в головном столичном партийном органе. Преднамеренное оскорбление. За подобные речи полагается бить по морде. А может быть, инструктор горкома партии, заранее уверенный в своей пожизненной безнаказанности, решил от безделья спровоцировать жида на скандал? Перед ним сидел тоже пожизненный, но инвалид войны, контуженный, а раз так - с нервами на слабых тормозах. Почему бы не позабавиться и не отправить его за непочтение к власти прямиком из горкома партии, без суда и следствия, в психушку... Мол, переутомился, надо подлечить... А уж из психбольницы... Все шансы на бессрочный «отдых»! Сталинская забота о человеке...
Богу ли, велению ли судьбы следует говорить спасибо, но тогда Ал. Соболев сдержался. Он не мог объяснить, что, но что-то более сильное и властное, чем сиюминутный порыв должным образом ответить антисемиту, остановило его от действий с роковыми для него последствиями. Знак свыше, возвестивший, что вскоре предстоит ему стать автором выдающегося художественного произведения - песни «Бухенвальдский набат», что, вероятно, для этого и пришел он в мир.
Он молча покинул партийный дом, которому вполне подошло бы название одного из отделений гестапо. Он понял: дорога в печать для него закрыта.
Оказалось, не только в печать. Имея нищенскую пенсию инвалида войны, он продолжал искать работу. Как-то на одной из московских улиц обратил внимание на объявление: артели, занятой обработкой металла, требуется контролер. Вспомнил свои первые трудовые шаги, юношескую профессию. И решил попробовать трудоустроиться, как тогда было принято говорить. Позвонил. Услышал: «Приезжайте». Дорога заняла не более пятнадцати минут. Кадровик посмотрел на него с сомнением, заглянул в паспорт и поспешно объявил, что пять минут назад оформил на вакантную должность другого человека... Стоило ли вступать в полемику с этим крошечным представителем пораженной антисемитизмом государственной системы? Лишний факт для прозрения: Соболев убедился, что антисемитизм, подстегиваемый сознанием неуязвимости, «проел» все слои советского социалистического общества - от партийной верхушки до пустяшной в масштабах страны артели.
В поисках заработка он нанялся завхозом в какую-то воинскую часть, еще со времен войны располагавшуюся недалеко от нашего дома. Оклад - 450 рублей, оскорбительная мизерность, на сто с небольшим больше пенсии, что он получал. По-видимому, охотников ходить почти даром на работу целый месяц не находилось, и скорее всего благодаря этому пятая графа не стала препятствием для неправославного претендента на безнадежно свободную должность.
Сообщая мне о найденной работе, Александр Владимирович заметил, что даже эта маленькая сумма пополнит наш скудный бюджет. Возразить было нечего. Ведь из моего заработка и его пенсии нам приходилось ежемесячно отсылать 100-150 рублей моим родителям, жившим в Подмосковье. Или с оказией отправлять продовольственные посылки примерно на эту же сумму. Нет, они не были бездельниками или ленивыми иждивенцами. Всю жизнь работали, имели стаж для пенсий. Обе трудовые пенсии - по двести рублей. Наша помощь да картошка с нескольких грядок возле дома спасали их от хронического голода. Вместе с ними страдала и постоянно недокормленная коза. Бедное животное, не иначе как только подчиняясь законам природы, поставляло ежедневно к их столу чуть больше стакана молока... Все это моментально промелькнуло в моей голове. Я не стала его отговаривать. На убогом, безрадостном фоне опостылевшей бедности доводы Александра Владимировича выглядели убедительно, даже заманчиво и... заслонили собой главное: вопрос о «моральном» доходе от предстоящей работы. Правда, я сразу подумала о его полной «профнепригодности» к роли завхоза. Не для него все эти счеты, пересчеты, учеты, реестры, накладные, списки и пр. среди мини-склада хозтоваров, разных аксессуаров завхозовского бытия. Не такой он человек, чуждо ему все это по очевидной несовместимости.
