— Ты вообще кто?
— Некст Викен-Синоби, — услышав «Синоби», для него все стало на свои места.
— В качестве кого здесь?
— Официального статуса нет, отдыхаю.
Он развернулся и пошел к флаеру, я за ним, молча залезла в кабину, он не препятствовал. Когда взлетели, спросил
— Не боишься?
— Летать? Не боюсь.
— Хватит дурочку строить.
— А вы перестаньте изображать мизантропа-психопата.
— Я и есть мизантроп, — пробурчал он себе под нос, — И не люблю худосочных и наглых девиц, — это уже было сказано громко.
— Вот и чудненько, в постель значит тащить не будете?
— А что надо?
— Не надо.
— Кто послал? Чего хотели? — ну наконец то деловой разговор.
— Кто послал не важно. А хотели — разобраться во всем. Если над вами будет висеть обвинение, пусть и не доказанное, престижа семьи и госслужащих это не подымет.
— А если доказанное?
— Доказанное? Какое именно обвинение может быть доказано?
— Хм, — он невесело улыбнулся в усы.
Когда прилетели к нему домой он жестом указал на веранду и я послушно туда отправилась. Мышкин поставил передо мной чашку с чаем и блюдце с текучим шоколадом.
— Желание женщины — закон. На здоровье, — и пошел в дом, гад.
Я поаплодировала его удаляющейся спине, но он не обернулся. Да, поймал он меня за язык, хотела шоколада получи и убирайся. В дом не пригласили, разговаривать не хотят. Я устроилась поудобнее, мне на этой веранде еще долго сидеть, и принялась обдумывать факты.
Молчание Мышкина с шерифами и Грюндерами вполне понятно и объяснимо. Его попытались сделать крайним, он не дался, прикрывшись презумпцией невиновности. Но вот почему он не хочет разговаривать со мной, неофициальным лицом, да еще и «своей» к тому же, неясно. Вернее, это наводит на вполне очевидные мысли — ему есть, что скрывать даже от своих, значит виновен, только вот в чем? Воздух становился все жарче, то что я сидела в тени уже не спасало, я постучала в запертую дверь дома, потом принялась колотить в нее ногой, став спиной к двери. Примерно через минуту я чуть не упала назад, развернувшись увидела Мышкина, совершенно бешенного, враз припомнились слова Грюнда о психопате и спускании курка.
— Мне жарко, — сказала я первое, что пришло в голову.
— Я удивляюсь, некст Викен, как будучи такой дурой, вы еще до сих пор живы, — прокричал он, но отстранился пропуская меня в дом. Хвала Судьбе — он вменяем. Надо ли понимать его слова, как то, что он уже посмотрел мой эгофайл? И вообще, я припомню ему это оскорбление.
— Дуракам везет, так русы говорят, — заметила я. — Скажите, то что вы не боитесь, что вас снова подставят, означает, что подставлять вас больше некому? — невинно поинтересовалась я.
Мышкин уже перекипел и лишь досадливо скривился.
— Неужели не ясно? Я не хочу ничего говорить и ничего обсуждать. Если вы хотите, то сами до всего докопаетесь. Надо только посмотреть на все, не с целью найти козла отпущения, а стараясь понять, что же было и как. Понять должны сами, чтоб потом не начали гадать, а не сфабриковал ли нам всемогущий бывший безопасник все эти факты и выводы.
Ну что ж, это многое объясняет.
— Давайте так, мы будем рыть три дня, если ничего не нароем к этому сроку, я приду за подсказкой.
— Если вы ничего не нароете за три дня — то грош вам всем цена.
Я вздохнула.
— Один маленький и простой вопрос: Вы выполнили обещание, данное Чатхи-Джилкинс в день когда она узнала о свадьбе?
Он очень внимательно посмотрел на меня.
— Началась сиеста, я иду спать, вы можете устроиться здесь на диване, а после дождя — вызовете себе таксо, — и Мышкин вышел из гостиной плотно закрыв за собой дверь.
Игнорирование вопроса — тоже ответ.
Я устроилась на диванчике и вызвонила Даниэля, он сбросил вызов прислав лишь войс-сообщение «Чатхи пришла в приемную Гата, хотела пообщаться лично с господином Гата или некстом, их не было. Записывать свое заявление она отказалась, сказав, что придет позже, и не пришла. Тему заявления не назвала. Взволнована была умеренно. Если ничего срочного нет, я хотел бы пока остаться здесь». Негусто. Сбросив братцу ответ «Срочного нет», я призадумалась и перебрав все имеющиеся факты, пришла к выводу, что их абсолютно недостаточно чтобы делать хоть какие-то выводы. В результате, выбросив все из головы, я задремала. Проснулась я от грохота дождя, он лил сплошной стеной, в нашей полосе такого не бывает. Стало очень любопытно, а каково это, стоять под таким ливнем, решив, что в конце концов я ничего не теряю, выскочила на улицу. Да… описать такое трудно, казалось, я не могу дышать, нет воздуха — одна вода. Заскочив под навес веранды, я столкнулась с Мышкиным, смотревшим на меня с жалостью, как на отбракованную.
