Энн рванула с места, как молния: низко наклонилась к шее кобылы и послала ее вперед. Послушное животное ответило мощным броском, в мгновение ока перенесшим их с горной тропы на небольшое открытое пространство. Торжествующе оглянувшись через плечо, Энн в последний миг успела заметить огорошенное выражение на лицах обоих мужчин, но они тотчас же скрылись из виду. Их замешательство позволило ей выиграть несколько секунд драгоценного времени, однако она понимала, что ее преимущество слишком невелико. И в самом деле, Маклин быстро опомнился и вскочил в седло. Погоня началась.
Вскоре ему удалось наверстать упущенное: Энн услыхала у себя за спиной приближающийся топот золотистого мерина. Она хлестнула кобылу поводьями, шепча: «Ну давай же, лошадка, милая, беги!» Кобыла прибавила скорости. Они в один миг проскочили небольшую, заросшую вереском пустошь и оказались на самом краю крутого каменистого склона, у подножия которого бежал неглубокий ручей. Энн натянула поводья, приученная к горной местности лошадь тотчас же укоротила шаг и отчаянно бросилась вниз по склону, скользя и спотыкаясь, но чудом держась на четырех ногах.
Тяжело дыша, Энн едва успела вцепиться в седло, когда кобыла прыжком преодолела ручей. Справившись с препятствием, лошадь и всадница устремились вверх по новому косогору, и девушка прочла короткую молитву, благодаря небо за то, что осталась цела.
Торопливо оглянувшись через плечо, Энн заметила, что Маклин слегка отстал – щадя своего коня, он спускался с крутого обрыва на более разумной скорости. Однако Энн понимала, что это временный выигрыш: на открытом месте крупный и сильный мерин сумеет разогнаться и быстро ее догонит. Ей оставалось уповать лишь на то, что она сможет оторваться от него на пересеченной местности: ее кобыла была более резвой и проворной.
Она направила кобылу вверх по осыпающемуся каменистому склону и взобралась на горное плато, на бешеной скорости прокладывая себе путь среди огромных валунов и дикого колючего кустарника. Конечно, это было чистейшим безумием – нестись сломя голову по незнакомой местности. Один неверный шаг, и ей конец. Но Энн продолжала упорно гнать кобылу вперед.
Плато оборвалось внезапно. С одной стороны разверзлось глубокое ущелье, с другой – путь преграждала глухая скала, угрюмо нависшая над головой. Остановив измученную кобылу, Энн лихорадочно огляделась, и крик бессильной ярости вырвался из ее груди. Она попала в западню!
В полном отчаянии девушка послала шумно храпящую кобылу наперерез коню Маклина по узкому краю ущелья, но проскочить не успела. Горец выбросил вперед руку и схватил ее кобылу за поводья. Когда он поравнялся с Энн, она заметила, что его лицо почернело от гнева. Боже милостивый, что он теперь с ней сделает?!
Сжимая поводья обеих лошадей, Маклин повернул их, они описали длинную плавную дугу, постепенно перешли на шаг и наконец остановились. Энн ухватилась за седло, с ужасом ожидая развития событий. Нет, не может быть… Конечно же, он ее не убьет!
Когда взмыленные животные встали, Маклин соскочил на землю и резким движением сдернул Энн с седла.
– Дура безмозглая! Что тебе в голову взбрело, черт бы тебя побрал?!
Его могучие руки до боли сжали ее плечи, он встряхнул ее с такой силой, что ее голова мотнулась, как у тряпичной куклы. Энн инстинктивно толкнула его в грудь; застигнутый врасплох, Маклин попятился назад, потерял равновесие на неустойчивых камнях и увлек ее за собой вниз. Они вместе покатились по склону к зеленеющему внизу лугу, и Энн оставалось благодарить бога за то, что они не упали в скалистое ущелье.
Маклин не выпустил ее из объятий, когда их тела замерли в прохладной весенней траве. Он прижал Энн к земле всем своим весом, не обращая внимания на ее отчаянные попытки высвободиться, и заглянул ей в лицо.
Девушка лежала на спине, ее золотые волосы разметались вокруг бледного лица подобно нимбу, влажные губы раскрылись, грудь часто вздымалась и опадала, она жадно ловила ртом воздух. Полные ужаса глаза смотрели прямо ему в лицо. Внезапно Маклин с мучительной остротой ощутил живую упругость ее юного тела, бархатистую кожу под своей загрубевшей ладонью… Его гнев понемногу растаял, сменившись другим, куда более сильным чувством.
