Матиас запомнил и дал ублюдку шанс. Альбрехт шанс сознательно проигнорировал. Доказательство этого было в кровавых, изувеченных телах спаренных пар Пород, которые ему удалось схватить за прошлые годы. Молодых, независимых Пород. Вместо того, чтобы искать Породы Волков или Львов, которые настигла лихорадка, они пытались создать пары самостоятельно. И те умирали в таких условиях.
Ужасающих доказательств, что Альбрехт вновь экспериментировал с Породами, было слишком много, чтобы проигнорировать, и Матиас был призван.
Он использовал Грейс, чтобы проникнуть в дом, и получить прощение будет нелегко.
— Где мы? — она, наконец, спросила, устало уставившись в потолок внедорожника, пытаясь скрыть свою реакцию на его прикосновения.
— Мы — приблизительно в двух часах от твоего домика, — сказал он ей мягко, наслаждаясь прикосновением к ее атласной коже колена и изгиба ноги под пальцами.
— Ты хорошо изучил меня, — сказала она, стараясь контролировать дыхание.
Аромат ее возбуждения рос. Железы за его языком утолщались. Он должен прекратить трогать ее, должен положить обе руки на руль и сосредоточиться на дороге, вместо того, чтобы заставлять их сходить с ума от жажды.
— Я изучал тебя в течение многих месяцев, — признался он. — Я следовал за тобой ночью, когда ты выходила, и отслеживал твои передвижения. Ты являлась объектом наблюдения в течение почти шести месяцев. — Матиас причинял ей боль. Он чувствовал соответствующий запах и ненавидел это.
— Почему ты выбрал меня? Почему не начальника охраны? Или главного менеджера? Почему непритязательный помощник управляющего с ограниченной властью?
Он фыркнул.
— Ты имеешь в виду ленивого менеджера, которая перекинула всю работу, ответственность и информацию на твои плечи, примеряя к себе плоды твоих трудов? — спросил он. — Мне даже не надо было чуять запах лени на той женщине, чтобы знать правду о ней. Всё, что мне надо было сделать, это прочитать файл, который был подготовлен на нее.
— Как ты узнал, что Альбрехт будет здесь во время модернизации системы безопасности?
— У меня свои источники, — он пожал плечами.
— И сколько вас?
— А скольких ты видела?
— Тебе кто-то помогал, — огрызнулась она. — Как бы тебе удалось заполучить мой багаж, или перегнать мой автомобиль? Ты не мог сделать этого один.
— Я убиваю один, и это — всё, что имеет значение, — он не скажет ей ничего другого. Всегда был шанс того, что она не та, кем ее считал, и он не посмеет предать других.
— Прекрати задавать вопросы, Грейс. Мы поговорим, когда доберемся до домика.
— Тогда прекрати трогать меня. Или клянусь Богом, если твои пальцы поднимутся чуть выше, то я при первой же возможности оторву их.
Его рука скользнула на дюйм выше колена и, не смотря на яростный приказ, она наслаждалась этим. Запах возбуждения теперь перебивал запах страха. Воздух вокруг него был с ароматом сильного шторма. Он мог почувствовать дикий пульс ее крови под кожей, и он знал, что его был таким же.
— Я умираю от желания прикоснутся к тебе, Грейс, — признался он. — Мне потребовалась вся сила моего контроля в последние недели.
— Отлично, это то, что нужно, — ответила она, хотя он услышал отдышку и желание в ее голосе. — Потому что теперь у тебя нет ни единого чертового шанса. Кроме изнасилования, так как, большой мальчик, ты всё испортил, когда нажал на курок. Теперь, я не стала бы спать с тобой, даже если бы лихорадка, о которой печатают таблоиды, была правдой.
Он едва заметно сморщился. Таблоиды понятия не имели. Как и Грейс. Потому что она станет его, и, к тому времени, когда лихорадка закончит с ними, они оба будут желать большего.
* * *
Грейс никак не могла поверить в эту нелепую ситуацию. Она не могла даже предположить, что Матиас, на самом деле, хладнокровный убийца. Он даже не предупредил доктора Альбрехта.
Грейс вздрогнула, вспомнив это, вспомнив его настолько беспристрастное лицо. Не было никакого гнева, никакой ярости, это даже не было бесчувствием. А самое настоящее безразличие. То, что он сделал, не вызвало никакого раскаяния.
Скольких еще он убил? Ее убьет так же?
Грейс отвернулась от него и уставилась на дверь внедорожника. Полностью откинувшись на сидение, что в сочетании с темной ночью и сельской местностью, по которой они проезжали, сделали ее в конец погрустневшей.
