— Из Ясс вчера утром пришел грузовик, — объяснила Лия Фингерхут происхождение белого хлеба. — Газеты он тоже привез. Берлинские газеты.
— Как он вообще сюда пробился? — спросил Сол. — Газеты? А ты не…
— К тому времени, как я гам оказалась, все уже расхватали, — Она протянула ему кусок хлеба, — На, поешь.
Дорога снова была открыта. В последние несколько дней в городе начали появляться те, кто сбежал перед приходом русских. По большей части они возвращались с юга, из близлежащих деревень и городков, где прятались у родственников. Пустовавшие дома начали заселяться вновь: люди просили одолжить им инструменты, делали ремонт. В темных внутренностях магазинов, простоявших закрытыми целый год, стали возникать некие призрачные фигуры в фартуках или длинных хлопчатобумажных халатах, с заткнутыми за ухо карандашами. Они медленно перемещались между стеллажами, то и дело вынимая карандаш, для того чтобы проставить в описи очередную закорючку. Возвращенцы радостно бросались в объятия покинутого было города и привозили с собой консервы, свечи и слухи о том, что армия фон Рундштедта находится от города буквально в двух днях пути, а к декабрю наверняка будет уже и в Москве.
— Я забыла купальник, — обратилась ко всем присутствующим Рут.
— Возьми мой, — предложила Лотта.
Обе удалились в кусты переодеваться.
Сол приземлился на травке рядом с Хаимом и Лией, которая тут же спросила его, не хочет ли и он тоже поплавать. Он покачал головой. Якоб снял туфли и носки, спустился с берега и шел теперь по воде по направлению к мосту, судя по всему, не обращая на намокшие брюки никакого внимания. Мимо пронеслась Рут и прыгнула в воду, едва не утопив Рахиль. За ней последовала Лия, и все три девушки отдались на волю течения — над водой видны были только их головы. Сол лег на спину и закрыл глаза. Солнышко что-то разошлось не на шутку, прямо с утра. Нос наверняка обгорит. Он слушал плеск неглубокой речной воды по камням и отмелям, удаляющиеся девичьи голоса.
— Слышал про Эриха? — Голос принадлежал Акселю.
— Это правда? — Глаз он открывать не стал и обрадовался, что рядом нет Якоба.
— Я сам сначала не поверил.
— Просто в панику ударился. — Это уже Хаим. — Был у меня с ним разговор, неделю назад. Единственное, о чем он мог говорить, — это о том, что у него в Берлине дядя.
— А он разве не умер?
— Да нет, это другой. Он ему написал. Эрих показывал мне письмо. Очень, кстати сказать, странное. Из больницы.
— И про что там было? — заинтересовался Сол. Он оттолкнулся от земли руками и сел.
Хаим махнул рукой.
— Да безумие какое-то. Бред чистой воды.
— Вот дела! Гляньте-ка! — прервал их Хаим, указав рукой на противоположный берег.
У моста собралось с полдюжины мужчин, одетых в костюмы. У двоих в руках были папки, в которые они весьма деловито что-то записывали. Другие по очереди тыкали пальцами в каждую из мостовых опор, оживленно переговариваясь между собой. Шляпы у всех без исключения были сдвинуты на затылок, и они прикрывали глаза от солнца, прикладывая ко лбу ладони, сложенные козырьком.
— Неужто наш мэр счел возможным вернуться в город? — вслух подивился Хаим. — Это ведь Попович, вон тот, в середине, правильно?
Аксель медленно кивнул, но внимание Сола привлекла вдруг совсем другая сцена. Забранные в раму единственной оставшейся аркой моста и прорисованные силуэтами на фоне солнечного пейзажа по ту сторону от проема, спорили между собой две фигурки. О чем они говорили, Сол не слышал, но жестикуляция была весьма выразительная: подбородки вперед, пальцы то и дело обвиняющим жестом тычут друг в друга. Мужская фигура — Якоб — стояла спиной к стене и качала головой, а женщина что-то яростно пыталась Якобу объяснить. И женщина эта была Рут. Из-за резко очерченного черного силуэта — при том, что на ней не было ничего, кроме Лоттиного купальника, — она казалась совсем голой. Внезапно Якоб поднял руку, и на долю секунды Солу показалось, что он сейчас ударит Рут. Но он просто рассек рукой воздух — раз, потом еще раз. Потом повернулся к ней спиной и вышел на свет.
— Если Попович вернулся, немцы долго себя ждать не заставят, — сказал Аксель.
