– У меня денег нет, – виновато-уныло развел руки хозяин.
– Да не, у меня-то есть. Полкуля комбикорма тут пихнул одним. Все равно крысы сожрут, так хоть с пользой… Посидим тихонечко, побеседуем.
– Можно, конечно. Настроение какое-то, как раз для этого.
– Во-во! – поддержал Юрий Васильевич. – А пропустим, вроде и посветлей станет. – Поднялся. – Тогда побегу. Я до Егоровых, так что на одной ноге. – И, натягивая шубейку, узнал как бы мимоходом: – Зажевать-то есть чего?
– Картошка, капуста.
– У-у, милое дело. Ты тут пока… а я мигом.
Игорь наскоро и небрежно собрал на стол. Кастрюля с вареной, уже остывшей и посиневшей картошкой, два стакана, две вилки. В литровой банке морс из остатков протертой с сахаром жимолости. Из сенок принес эмалированный бак, надолбил ножом в миску заледеневшей соленой капусты… Бак оставил у двери на случай, если понадобится еще.
Осмотрел сервировку, кушанья, ухмыльнулся. Сел на кровать.
Только достал бумаги – опять постучали.
– Открыто же!
Дверь задергалась, туго стала уползать в глубь сенок. Из пара вместо Юрия Васильевича появилась невысокая девушка в зеленом пуховике и пышной собачьей шапке с опущенными ушами. Левое плечо тянет к земле туго набитая сумка.
– Добрый вечер, добрые люди! – Девушка поставила сумку и огляделась; без церемоний стала развязывать тесемки под подбородком. – Погреться можно у вас?
Игорь смотрел на нее, в руках застыли листы… Гостье в конце концов надоела его оторопь:
– Ну, слушай, встреть меня.
– Хм… – Он сунул бумаги обратно в чемодан, захлопнул крышку, поднялся. – Хм, извини… Привет… Проходи, пожалуйста.
Она засмеялась:
– Спасибо! – И наклонилась, чтоб расшнуровать мощные, на толстой подошве, ботинки.
– Нет, не надо, не разувайся. Из подпола дует… да и грязно.
Отдав Игорю повесить пуховик, она прошла к столу.
– О, королевский ужин на двоих. Меня ждал?
– Да так… сосед должен… посидеть решили…
– Понятненько. – Девушка обежала взглядом обстановку в кухонке – разбросанные повсюду книги, буфет с дверцами без стекол, с облупившейся краской, магнитофон «Томь» с расколотым и заклеенным изолентой корпусом; остановила глаза на хозяине. – Да-а, Игорек… Борода, пиджачок в полосочку, картошка вареная… Женька все верно описывал.
– Да?
– Да.
Стояли, глядя друг на друга. Ее лицо, разгоряченное морозом, свежее, на щеках алые, будто гримом выведенные пятна; он же бледный, заросший до глаз рыжеватой, слегка вьющейся бородой… Молчали.
Но вот гостья отвела взгляд, и хозяин встряхнулся, засуетился.
– Ты садись, – подвинул ей стул. – Ф-фу, что-то я совсем… Никак не могу в себя прийти. Извини…
Она села.
– Ну, как тут?
– Нормально… Хм, живу вот. Холодно, правда. Эти дни под утро на сорока держится… Второй рамы нет, одеялом вот окно затянул. Все равно сифонит… Печка слабая… А вообще-то, – голос его пободрел, – вообще-то – отлично.
– Понятненько. Прочно, значит, в норку забился?
– Можешь и так считать. – Игорь тоже сел, взял оставленную Юрием Васильевичем самокрутку. – Сейчас сосед должен бутылочку принести. Как раз… Вот отметим приезд, так сказать… Ты как собралась приехать-то? – Закурил. – До сих пор не верится…
– Прыгнула в автобус и приехала. Решила взглянуть, как тут наш Игорь Фролов великий поживает, как ему творится. К тому же, может, здесь учителя нужны.
Он усмехнулся:
– В сельские учительницы хочешь податься?
– Может быть…
– Как учеба?
– Неплохо. Диплом пишу.
– А тема?
– Тема?… «Юродивые в русской литературе».
– У-у, материал богатый…
– Глухомань тут у вас. Я вот прошла, глянула, хоть и темно…
– Ты, кстати, на чем приехала? – Игорь, нахмурясь, взглянул на будильник. – Рейсовый два часа как был. Задержался, что ли, опять?
– Я на том, который Красноярск – Шушенское.
– И с трассы пешком?! Тут же километров пять…
– Ничего, прогулялась.
– Ну ты даешь…
Замолчали, разглядывали друг друга, изучали, как близкие некогда, но давно не видевшиеся люди… Вдруг Игорь вскочил, ткнул цигарку в пепельницу, засуетился.
– Хм!.. Что-то я совсем отупел… Так, так, – увидел ведро под умывальником, полное помоями до зарубки. – Ты не скучай, я сейчас.
Сунул ноги в разношенные почти до бесформенности валенки, кинул на голову кроличью шапчонку; взял ведро, пихнул дверь.
