* * *
Когда Мак-Грегор вернулся с похорон матери в город, он сразу принялся разрабатывать свою мысль о марширующих рабочих. Долго он недоумевал, как приступить к делу. Сама идея была неясна и туманна. Она зародилась в его мозгу ночью на холмах родного города; когда же он пытался думать о ней при дневном свете Чикаго, она стала казаться ему неосуществимой.
Мак-Грегор понимал, что сначала необходимо подготовиться. Он был уверен, что может изучить любую книгу и многое почерпнуть из нее, не опасаясь подпасть под влияние автора. Он поступил в университет и бросил свое место на фруктовом складе. Заведующий складом облегченно вздохнул: он никогда не мог решиться говорить с этим рыжим верзилой таким тоном, каким привык говорить с рослым белобрысы немцем, предшественником Мак-Грегора. Маленький седовласый заведующий чувствовал, что в тот день, когда он встретился с Мак-Грегором возле кабака, случилось нечто странное: этот шахтерский сын обошел его.
— Кроме меня здесь не должно быть хозяев, — бормотал он про себя, проходя между рядами бочонков с фруктами и недоумевая, отчего его раздражает присутствие Мак-Грегора.
Последний работал теперь кассиром в ресторане[35] — от шести вечера до двенадцати ночи. От двух до семи он спал в комнате, окна которой выходили на Мичиган-бульвар. По четвергам он был свободен. В этот день его заменял у кассы владелец ресторана, маленький раздражительный ирландец, по имени Том О’Тул.
Мак-Грегор получил возможность поступить в университет благодаря банковской книжке Эдит Карсон. Вот как это вышло.
Однажды вечером, по возвращении из Угольной Бухты, он сидел вместе с ней в полутемной мастерской за решетчатой дверью. Мак-Грегор был молчалив и хмур. Накануне он пытался объяснить свою мысль о марширующих рабочих некоторым из работавших на складе, но они не поняли его. Он упрекал себя в отсутствии красноречия и теперь, сидя в глубоких сумерках, обхватив голову руками, молча смотрел на улицу и думал невеселые думы.
Великая мысль, осенившая его во время похорон матери опьянила его скрытыми в ней возможностями. У него не проходило желание встать, распрямить плечи, выбежать на улицу и попробовать могучими руками собрать людей и направить их в долгий осмысленный марш, который был бы началом возрождения мира. Но когда его кровь несколько остывала от бушевавшего в ней огня, он всеми силами пытался взять себя в руки и заставлял себя ждать. Люди, с которыми он сталкивался на улице, в ужасе отшатывались при виде жуткого выражения его лица.
Девушка, сидевшая рядом с ним, раскачиваясь в кресле-качалке, начала говорить; она пыталась высказать хотя бы часть того, что угнетало ее. Сердце ее сильно билось; она говорила медленно, часто останавливаясь, чтобы скрыть дрожь в голосе.
— Если бы вы бросили вашу работу на складе… чтобы целиком отдаться своим занятиям… Это помогло бы вам в выполнении вашего плана, не правда ли? — спросила она.
Мак-Грегор посмотрел на нее и рассеянно кивнул головой. Он подумал о ночных занятиях в своей комнате, когда после тяжелого рабочего дня на складе голова его казалась налитой свинцом.
— Кроме собственной мастерской у меня есть еще около двух тысяч долларов в банке, — сказала Эдит, отвернув лицо, чтобы скрыть свой испуг. — Я хотела бы вложить их в какое-нибудь дело. Я не хочу, чтобы они зря лежали в банке. Мне хочется, чтобы вы взяли эти деньги и стали юристом.
Эдит застыла на месте и ждала его ответа. Она чувствовала, что поставила перед ним тяжелую проблему. В душе у нее снова зародилась надежда.
«Если он возьмет эти деньги, тогда мне нечего бояться, что когда-нибудь он выйдет отсюда и уже не вернется», — подумала она.
Мак-Грегор усиленно думал. Он еще не пробовал изложить ей свою великую идею и не знал, как начать.
«В конце концов, почему бы не осуществить моего первоначального плана и не стать юристом? — спросил он себя. — Ведь это может мне открыть двери». Вслух он произнес:
— Я согласен. Я сделаю так, как вы говорите, Эдит. Мать то же самое советовала мне. Что ж, попробую. Хорошо, я возьму эти деньги. — Он снова взглянул на нее, сидящую перед ним, зардевшуюся и решительную, и ее преданность тронула его, как некогда тронула преданность дочери гробовщика в Угольной Бухте. — Я бы ни от кого другого не принял помощи, но меня нисколько не смущает, что я буду обязан вам.
