— Тогда зачем вам самураи? — спросил он. — Вы хотите, чтобы они сделали нам второй Пирл-Харбор? Ха-ха-ха! Я шучу, ей-богу, шучу!
— Конечно, шутите, — сказал я.
— Вы турист? Ах, с пароходом! Правда, что вас триста человек? Такое путешествие стоит денег, а? — проговорил он с уважением. — Ну, и что, каковы ваши впечатления? Э, не та стала Япония! Я не узнаю Японию.
Я спросил, что огорчает его в нынешней Японии. Мистер Эндрюс ответил, что он уже устал говорить о политике. Кругом все говорят о политике…
На этом и закончилась наша беседа. Но мне кажется, я знаю, чем недоволен мистер Эндрюс и подобные ему «полуяпонцы», выступающие, в частности, на страницах «Джапан Таймс» и «Майнити» — газет на английском языке, выходящих в Токио. Эти господа постоянно распинаются в своей любви к Японии. Они не постесняются даже выругать своего соотечественника Хитчкока — чего лезет со своими вульгарными фильмами, столь чуждыми японскому духу! Эндрюсы рядятся в кимоно, через силу восхваляют сырую рыбу с соевым соусом. Когда же на экраны вышла японская картина «Император Мейдзи и русско-японская война», с явной антирусской, реваншистской направленностью, эндрюсы встретили ее овацией.
Правда, вооружать японских фашистов до зубов эндрюсы побаиваются. Роль ударного отряда агрессии отведена западногерманским последышам Гитлера. Память о Пирл-Харборе слишком жива, и стремянным в Японии поручена более скромная задача — охранять от японского народа американские базы.
Дело нелегкое! Кислую мину мистера Эндрюса легко понять: как раз во время нашего пребывания в Токио было опять неспокойно. Толпы японцев подступили изданию парламента, требуя разорвать постыдный договор с Америкой, очистить родную землю от чужих аэродромов, от чужих солдат.
Сегодня вечером мы отплываем. Пора сказать друзьям «сайонара» — до свиданья.
В последний раз едем по улицам Токио. Столица в лихорадке. Требования сместить премьера Киси, ликвидировать американские базы в Японии раздаются все громче.
Цепочка наших автобусов — их девять, по числу групп — останавливается в центре Токио, у парка Хибия. Парк очень чистый, просторный, светлый. Деревья посажены негусто, бархатные газоны доступны солнцу.
Мы выходим поразмяться и сразу оказываемся в толпе гуляющих. Завязываются знакомства — улыбками, пожатием рук. Идут беседы — почти без слов. Пожилой мужчина, тыча пальцем себе в грудь, произносит: «Токио», — потом вопросительно смотрит на меня. Я отвечаю:
— Ленинград.
— О, балет… Ленинград, балет…
Он пытается объяснить мне, что пойдет на спектакли нашего балета. Я видел очередь за билетами, она огибала целый квартал.
Игорь Петрович, разумеется, фотографирует. Толпа между тем растет. Мелькает красный цвет: полотнище на древке, исписанное иероглифами. Вот еще одно…
Да тут, оказывается, место сбора демонстрации! А иероглифы на кумаче означают: «Долой правительство Киси!»
Советский турист — и рядом с таким плакатом! Надо же так, чуть было не вмешались во внутренние дела Японии.
Наши автобусы двинулись дальше. Следующая остановка на Гинзе, возле универмага, где надо купить сувениры.
А тем временем из парка Хибия и из многих других парков, скверов, кварталов демонстранты шагали к парламенту. Токийцы и жители других городов, участники «маршей мира».
Шли молодые и старики, мужчины и женщины. Я вспомнил мистера Эндрюса — вот где причина его раздражения! Да, ничего похожего на прежнюю японскую покорность. Ведь недавно, полтора десятка лет назад, люди безропотно повиновались окрику офицера или полицейского, а при появлении на улице императора падали ниц, чтобы не ослепнуть от сияния потомка богини Аматерасу.
Японская женщина, раньше семенившая позади мужчины на расстоянии шести шагов — так предписывал обычай, — теперь шагает рядом с мужем, братом, товарищем по работе.
В память о тех бурных днях в Токио у меня остался значок, подаренный мне на улице. На нем изображена бумажная птица. Это журавль, сложенный руками девочки, умиравшей от лучевой болезни.
Журавль, по преданию, живет тысячу лет — это символ здоровья, долголетия. Как многие больные дети в Японии, маленькая девочка в Хиросиме мастерила журавликов. Ей помогали соседи. Комната, где лежала девочка, была завалена журавлями. Но девочка умерла. А ее бумажная птица получила долгую жизнь: она стала в Японии эмблемой борцов за мир.
