В крохотной ванно-туалетной комнате я принял ванну и оделся в старенький бывший когда-то махровым халат примерно одного со мной роста мужчины. Возможно, что это халат ее бывшего мужа, и я даже представил, как он из себя выглядел. Я посмотрелся в маленькое зеркало, висящее над умывальником и увидел лицо усталого человека, пришедшего с работы, умывающегося и думающего, что завтра нужно доставать где-то немного денег, чтобы содержать свою семью, потому что то, что он получает на своей нынешней работе, трудно назвать зарплатой, это просто подаяние нищему, чтобы он не подох с голода.
Я вышел из ванной и прошел в большую комнату, которую большой может назвать только тот, кто всю жизнь прожил либо в тюремной камере, либо в маленькой комнатке в коммуналке.
На кухне что-то шкворчало и булькало, а звонкий голос Кати предложил мне присесть на диван и подождать, так она прямо сейчас подойдет с йодом и прочими принадлежностями.
– Включи телевизор, – сказала она, – пульт лежит рядом с тобой, с правой стороны.
Я включил небольшой телевизор «Panasonic» с электронно-лучевой трубкой, купленный еще во времена первой демократической революции. На всех каналах крутили почти одинаковые детективы про честных билбордовских полиционеров, неподкупных и народных, которые день и ночь на страже народных интересов и кулаком, и пулей искореняющие коррупцию, преступность и вообще все самое плохое. Если бы в жизни было наяву хотя бы десять процентов от того, что показывают по телевизору, то жизнь у этих билбордян была бы намного лучше. Но, телевизор для того и предназначен, чтобы намазать кусок хлеба баклажанной икрой, а на экране увидеть, что он намазан таким же слоем красной или черной икры, потому что те, кто с той стороны экрана, жрет эту рыбную икру, а человек с этой стороны жрет свою икру, баклажанную, в зависимости от получаемых зарплат и думает, что и на его куске хлеба икра для богачей.
Я мог бы снова стать Вульфом и узнать про мою спутницу все, но я не хотел нарушать ту частичку счастья, которая появилась в этой крошечной квартирке. Именно частичку счастья, потому что я не знал, что это такое. Я не помню, когда я появился на свет и кто мои родители, но я помню, что я велик и всемогущ, а здесь мне захотелось быть просто сильным человеком, способным защитить хозяйку этого жилища.
– Владимир Захарович, – услышал я голос из кухни, – идите сюда и подкрепитесь, чем Бог послал.
– Бог, Бог, – пробурчал я про себя, – почему все хорошее ассоциируется у них с Богом, а не со мной? Ведь все большее, что у них есть, дал я. Я разрешил науки, искусство и открыл людям мир для познаний и для жизни. Бог изгонял из Рая за прикосновение к плодам Знания, а я разрешал это Знание. Советчики говорили, что люди уничтожат этот мир, они рыскают по всем уголкам в поисках выключателя или пробки, в которую этот мир сольется и все полетит в Преисподнюю. Дурачки эти советчики, потому что Преисподняя это моя епархия и если даже Преисподняя упадет в Преисподнюю, то и у той Преисподней есть своя Преисподняя. Не к Всевышнему же все полетит. Мир вечен, и он вечен благодаря только мне.
