В кварталах дальних и печальных... - страница 24

Шрифт
Интервал
стр.
за пустяком пишу пустяк:
«Летай. Кружись. Еще немножко.
Я, дорогая, не допел.
Спою и сам тебе ладошку
подставлю, белую как мел».
1995, декабрь

Детское стихотворение («Видишь дом, назови его дом…»)

Видишь дом, назови его дом.
Видишь дерево, дерево тоже
назови, а потом… А потом
назови человека прохожим.
Мост мостом постарайся назвать.
Помни, свет называется светом.
Я прошу тебя не забывать
говорить с каждым встречным предметом.
Меня, кажется, попросту нет —
спит, читает, идет на работу
чей-то полурасслышанный бред,
некрасивое чучело чье-то.
И живу-не-живу я, пока
дорогими устами своими —
сквозь туман, сон, века, облака —
кто-нибудь не шепнет мое имя.
Говори, не давай нам забыть
наше тяжкое дело земное.
Помоги встрепенуться, ожить,
милый друг, повстречаться с собою.
1995, декабрь

«Не верю в моду, верю в жизнь и смерть…»

Не верю в моду, верю в жизнь и смерть.
Мой друг, о чем угодно можно спеть.
О чем угодно можно говорить —
и улыбаться мило, и хитрить.
Взрослею, и мне с недавних пор
необходим серьезный разговор.
О гордости, о чести, о земле,
где жизнь проходит, о добре и зле.
Пусть тяжело уйти и страшно жить,
себе я не устану говорить:
«Мне в поколенье друга не найти,
но мне не одиноко на пути.
Отца и сына за руки беру —
не страшно на отеческом ветру.
Я человек, и так мне суждено —
в цепи великой хрупкое звено.
И надо жить, чтоб только голос креп,
чтоб становилась прочной наша цепь».
Пусть одиночество звенит вокруг —
нам жаль его, и только, милый друг.
1995, декабрь

Девочка с куклой

С мертвой куколкой мертвый ребенок
на кровать мою ночью садится.
За окном моим белый осколок
норовит оборваться, разбиться.
«Кто ты, мальчик?» — «Я девочка, дядя.
Погляди, я как куколка стала…»
— Ах, чего тебе, девочка, надо,
своего, что ли, горя мне мало?»
«Где ты был, когда нас убивали?
Самолеты над нами кружились…
— Я писал. И печатал в журнале.
Чтобы люди добрей становились…»
Искривляются синие губки,
и летит в меня мертвая кукла.
Просыпаюсь — обидно и жутко.
За окном моим лунно и тускло.
Нет на свете гуманнее ада,
ничего нет банальней и проще.
Есть места, где от детского сада
пять шагов до кладбищенской рощи.
Так лежи в своей теплой могиле,
без тебя мне находятся судьи…
Боже мой, а меня не убили
на войне вашей, милые люди?
1995, декабрь

«Те кто в первом ряду…»

Те кто в первом ряду —
руку ребром ко лбу,
во втором стоишь — ковыряй в носу.
Я всегда стоял во втором ряду.
Пионерский лагерь в рябом лесу.
Катя, Света, Лена, Ирина — как
тебя звали? — зелень твоих колен
это сердце нежно повергла в мрак.
Обратила душу в печаль и тлен.
Даже если вдруг повернётся вспять,
не прорваться грудью сквозь этот строй,
чтоб при всём параде тебя обнять.
Да мгновенье ока побыть с тобой.
Слишком плотно, мрачно стоят ряды,
активисты в бубны колотят злей…
Так прощай, во всём остаёшься ты.
…И глядел со стенда Марат Казей.
1995, декабрь

Пробуждение

Неужели жить? Как это странно —
за ночь жить так просто разучиться.
Отдалённо слышу и туманно
чью-то речь красивую. Укрыться,
поджимая ноги, с головою,
в уголок забиться. Что хотите,
дорогие, делайте со мною.
Стойте над душою, говорите.
Я и сам могу себе два слова
нашептать в горячую ладошку:
«Я не вижу ничего плохого
в том, что полежу ещё немножко, —
ах, укрой от жизни, одеялко,
разреши несложную задачу».
Боже, как себя порою жалко —
надо жить, а я лежу и плачу.
1995, декабрь

«…Звезд на небе хоровод…»

…Звезд на небе хоровод —
это праздник, Новый год.
За столом с тобой болтая,
засидимся до утра.
Ну, снимайся, золотая
с мандарина кожура.
Так, пузатая бутыль,
открывайся — мир мне мил —
заливай хрусталь бокала.
Ты, бесстыдница-свеча,
загорайся вполнакала —
оттени мою печаль.
Вот и сочинил стишок —
так, безделку, восемь строк.
Пьян, ты скажешь? Ну и что же?
Выпить я всегда не прочь.
Только вот на что похожа,
дай-ка вспомню, эта ночь.
Снег кружится за окном,
за окошком синий гном
ловит белую снежинку,
рот кривит да морщит лоб.
Да, на детскую картинку,
на открытку за 3 коп.
1995

«Я так хочу прекрасное создать…»

Я так хочу прекрасное создать,
печальное, за это жизнь свою
готов потом хоть дьяволу отдать.
Хоть дьявола я вовсе не люблю.
Поверь, читатель, не сочти за ложь —
что проку мне потом в моей душе?
Читать дальше
стр.
Похожие книги
Гении без штанов
Этюды об ибн Пайко
Катастрофа. Спектакль
Золотой шнурок