Но даже деревянные, изготовленные особенно тщательно и сохранившиеся в захоронениях фараонов лодки и ладьи эти оставались лишь знаками и были явно не приспособлены, чтобы держаться на воде. Одному из таких символов, ритуальной ладье из пирамиды Хеопса, 4500 лет.
В том же значении, что и в Египте, он присутствовал в Вавилоне и на Американском континенте — в культуре мочика (первые века н. э.). И в Китае — саркофаг императора Цин-Шихуанди в форме ладьи (III в. до н. э.). Об изображении корабля на эллинских надгробиях упоминал Флавий Филострат. Даже на Мадагаскаре в древности захоронения совершались в ладьях. Так же, в ладьях, хоронили славяне во времена Киевской Руси и позднее. Следуя той же схеме, скандинавы выкладывали каменную ладью на месте, где был похоронен кто-то. И сегодня лодка или модель лодки — обязательный атрибут погребальных обрядов в Индонезии, Океании, на Малайе и у аборигенов Австралии. И у народов Севера, в разных его списках тоже можно еще застать этот обычай.
Лодки египетских погребений, отстоящих от нас на семь тысяч лет, обозначают, очевидно, ту раннюю дату посмертного опыта, о которой мы можем судить. Вероятно, образ этот — реки и переправы в загробном мире — был привнесен кем-то, кто оказался по ту сторону черты, а затем вернулся или был возвращен к жизни. Воспоминания о посмертных его состояниях, воспринятые, как свидетельство очевидца, вошли в систему символов той эпохи. Впоследствии опыт этот подтвердился, надо думать, в рамках других культур.
В какой мере образы — реки, переправы и другие — отражают реальность, стоящую, возможно, за ними?
Структура человеческой психики состоит как бы из двух уровней: собственно сознания и того, что называют бессознательным. Или «ночного сознания», как обозначают его еще. Это — область внелогического восприятия реальности, интуитивного постижения тех зависимостей между явлениями, которые лежат вне причинно-следственных связей, вне рационального.
Швейцарский психолог К. Г. Юнг ввел понятие «коллективного бессознательного», включив в него «архетипы» — так он обозначил некие исходные первичные схемы, сгустки эмоциональных состояний, ожиданий и тревог, восходящих к опыту самых отдаленных поколений И присутствующих в психике человека сегодняшнего дня. Бессознательное «ночное сознание» заполнено символами, часто лишенными визуальных форм, плывущими, переходящими, замещающими один другой. Им нет прямых соответствий, нет аналогов в бодрственном, «дневном состоянии». Выйти из бессознательного, быть воспринятыми они могут, только приняв образы внешнего мира. Эти образы — страх, падение, вода, огонь, враг… — как бы код, на котором бессознательное может говорить о каком-то своем опыте, о той реальности, которую воспринимает оно. В том числе о реальности, возможно, лежащей вне диапазона наших пяти чувств.
Я говорю здесь об этом потому, что опыт посмертных состояний относится, как представляется мне, именно к этой области восприятия. К той области, о которой мы можем судить только по тем редким протуберанцам, которые, вырвавшись из этой зоны, попадают в сферу сознания. Но даже тогда они воспринимаются сознанием как символы, которым мы пытаемся подобрать смысловые значения в опыте нашей повседневной жизни.
Именно такими символами, такими знаками кода можно, считать, очевидно, и образы, приносимые, из посмертного состояния. Таков, надо думать, и образ реки, переправы, и образ движения в узком пространстве, из мрака к свету.
Изучение мифологем, тоже порождаемых бессознательным, дает такие значения знака реки — «препятствие», «преграда». Переправа в той же системе знаков означает «завершение подвига», «обретение нового статуса», «новую жизнь».
Судя по всему, опыт посмертных состояний каким-то образом трансформирует саму личность — человека. Но поскольку реально переживали его, вернувшись назад, лишь единицы, с давних пор существует практика как бы косвенного приобщения к этому опыту. Такая практика составляла скрытую часть учений тайных обществ древности.
Таким было, например, общество орфиков в Элладе и на Древнем Востоке. Платон, принятый в него и приобщенный к тайнам, писал в этой связи, сколь важно человеку еще при жизни приобщиться к знанию предстоящего ему посмертного опыта. Сам Орфей, полулегендарный основатель общества, почерпнул эти знания будто бы у египтян. Так, во всяком случае, утверждал Диодор Сицилийский. Орфей, гласит предание, побывал в царстве мертвых и вернулся затем в мир живых.
