Хождение по кругу продолжилось с монотонным постоянством. Задумавшись, Ник Лов стал толкать ручку с меньшим усилием. То же произошло, по-видимому, и с некоторыми другими его соседями. Темп вращения замедлился, напряжение генератора упало, и Ник Лов услышал внезапно возникшие звонки, а в центре их ворота замигала красная лампочка. Один из стражников, оторвавшись от двери, подскочил к вороту, и на плечи и спины людей, и на спину его, Ник Лова, обрушились удары, которые стражник сопровождал бранью и угрозами. Все навалились на ворот, он закрутился быстрее, звонок постепенно затих, и лампочка перестала вспыхивать.
«Г-мм, — хмыкнул Ник Лов, — автоматика примитивная, но надёжная. Особенно если она приводит в действие палки в качестве регулятора!»
безостановочное движение продолжалось. Прошло уже несколько часов, в течение которых Ник Лов предавался своим мыслям, и они от общих проблем всё чаще возвращались к проблеме конкретной: долго ли ещё до обеда и дадут ли отдохнуть. Ник Лов решил прервать молчание и, понимая, что много разговаривать за работой не удастся, обратился к своему соседу:
— Скоро ли обед?
— Шесть часов ещё не прошло, — ответил тот. — Как забьёт железо, так, значит, и обед движется.
Минуло ещё не менее двух томительных часов, прежде чем Ник Лов услышал в отдалении звуки железных ударов. Они принесли волну оживления среди арестантов.
«Несут обед, Ник Лов даже удивился тому примитивному чувству радости, которое он испытывал от этой мысли. — По-видимому, ощущение радости не столько зависит от её причины, сколько от стремления к ней, — размышлял Ник Лов. Ему даже показалось, что желание насытиться и немного отдохнуть способно сейчас заглушить, в нём все остальные чувства. — Вот так можно понемногу превратиться в животное», — подумал Ник Лов, и настроение его сразу испортилось оттого, как легко он этому поддался. Как же трудно противостоять всё более и более нарастающим, чисто животным потребностям: поесть, отдохнул, поспать. А ведь он ещё очень далёк от тех границ, голода и усталости, до которых непосильная работа может довести человека.
Когда открылась дверь и вошли три разносчика, Ник Лов увидел, что, по всей вероятности, особого изменения меню не будет. И действительно, на обед, выдали той же каши, только чуть большую порцию, чашку подслащённой жидкости и кусочек крахмалистой массы, которая отдалённо напоминала когда-то, во времена Ник Лова, употреблявшийся хлеб. Ник Лов устроился, подобно другим, со своей порцией на полу, быстро поглощая её, и тут же укорил себя за то, что слишком быстро ест. При таком ограниченном рационе надо не спешить и получше пережевывать чищу. Пристроившийся невдалеке 410-й ел неторопливо, и, как отметил Ник Лов, это свидетельствовало о его культуре. Все остальные очень быстро проглотили свои порции и, сдав посуду, укладывались на полу там же, где и ели, подремать. Покончив с едой, Ник Лов счёл за благо поступить так же.
Очнулся он от грубых толчков и криков — перерыв кончился и стражники ногами и палками подымали заключённых, те нехотя расставалась с желанными минутами отдыха и медленно вставали на своя места в каруселях. Снова началась безостановочная работа. Отупляюще-монотонная, отнимающая силы и усыпляющая мозг полным отсутствием необходимости и возможности о чем-то думать. Для Ник Лова, мозг которого находился всегда в движении и работе, сознание этого было невыносимо. И поэтому он размышлял и наблюдал. Внимание его привлёк ряд из трёх человек, находившихся в его карусели, прямо позади того, в котором ходил он. Оглянувшись, Ник Лов увидел, что тот, обросший, 391-й, которого он считал за вожака своей группы, не вертел более ворота. Положив голову на руки и навалившись на ручку, он, как показалось Ник Лову, спал. «Как же это он так сумел?» — недоумённо подумал Ник Лов, но, оглянувшись ещё раз и посмотрев вниз, всё понял. Заключённый номер 391, помещавшийся у самой оси, привязал между передней и задней ручками длинный кусок какой-то ткани. Сев на неё и не касаясь ногами пола, он действительно спал, облокотившись на переднюю ручку и вращаясь вместе с каруселью, которую теперь уже крутили не двенадцать, а одиннадцать человек.
