- Пейте же, Биквой! Пейте, domine! [господин (лат.)] Кто знает, много ли еще нам доведется выпить...
В Пражском граде меж тем король Фридрих держал совет с курфюрстом Ангальтским, который был обеспокоен состоянием своего раненого сына, Турном, Гогенлоэ и остальными. Речь повел австрийский дворянин Чернембл он был за новый, более мощный удар по врагу и главное за то, чтобы обрушить его на измотанного неприятеля немедленно. Этой же ночью. Младший Тури поддержал Чернембла и согласился взять командование армией на себя, чтобы курфюрст остался возле раненого сына. Когда же в зал пришли еще и выборные от горожан и еврейской общины и щедро предложили такую основательную ссуду, что все трудности, связанные со снабжением защитников Праги, сами собой отпали, решение было принято.
- Быть по сему, - проговорил наконец король и поднялся (все повскакали с мест). - Иного решения я себе и не представлял, хотел только сперва услышать ваше мнение. И мнение любезных сердцу моему пражан, конечно. Благодарю. Когда ты думаешь начать атаку, Турн?
- В час пополуночи, ваше величество, - склонился Турн в таком низком поклоне, что султаном шлема, почерневшим от порохового дыма, провел по мозаичному паркету (кираса Турна в нескольких местах темнела вмятинами след колющего и огнестрельного оружия). - А к тому времени наладим связь с полками Бетлена Габора. Подам Максимилиана с Биквоем прямо в руки вашему величеству. И чешская корона на августейшей голове будет незыблемей, чем горы, что венчают эту землю.
- Благодарю, граф, - кивнул Фридрих Фальцский. - Дай-то бог. Я тебя не забуду. В час пополуночи буду смотреть на войско с городской стены и ждать тебя с победой как героя.
На белогорское плато ложилась промозглая ноябрьская ночь, снежком присыпало рты давно уже окоченелых трупов. Милосердные братья кончили свою работу и, как могли, помогали живым. Да и не до мертвых теперь было.
Создания системы Альфа Дракона невозмутимо оставались на своих местах фактора времени в земном восприятии для них, как нам известно, просто не существовало. Спешить им было некуда. Час или тысячелетие - для них все едино.
- Двуногие соединения углерода вышли из города, - сказало среди ночи Четверть сотни.
Четырежды десять не ответило. Оно тоже восприняло неразличимые для грубого несовершенного человеческого уха осторожные звуки, сопровождавшие снятие заграждений за Страговскими воротами, топот копыт, обтянутых мешковиной, и хриплый шепот капралов, выстраивающих пехоту и ополчение. Заскрипели на петлях ворота. Послышались какие-то неописуемые вскрики, когда мечи головного отряда сословного войска пронзили первых, еще не очнувшихся от дремоты караульных неприятеля.
Грохотали мушкеты. Полк за полком садился на сытых, напоенных коней чего отнюдь нельзя было сказать о лошадях, которые были под кирасирами и гусарами Биквоя, - выезжали из городских ворот, брали в клещи императорское войско.
Фридрих Фальцский, зябко кутаясь в горностаевую мантию, при вспышках пушечных, мушкетных и аркебузных залпов, при красных отблесках пожаров на свинцовом небе, которые охватили еще уцелевшие лачуги Мотола и Йиновиц, следил за удаляющимся боем. Туда гнал императорских солдат младший Турн. Их отступление превращалось в беспорядочное бегство. Биквой с Максимилианом ринулись на юг, вдоль Влтавы, прямо на копья венгерской кавалерии Бетлена Габора и вспомогательных частей моравского сословного войска. Корона чешская будет незыблемо венчать Фридриха Фальцского и его сына и сына сына его. Он велел привести себе коня и приготовить освежающую ванну.
- Так, стоп, - проговорило Четверть сотни. - Высшая Координация все это разграничила очень точно. Вмешаемся, отойдя немного в прошлое: когда на этой части планеты происходила в последний раз смена света и темноты.
Силовое поле, воплощающее Четверть сотни, трепетало все явственней. Задание его в масштабах галактических было совсем ничтожным (ведь Высшей Координации, по слухам, случалось сметать с орбит целые планеты или одним гигантским взрывом искусственной суперлуны уничтожать ярчайшие звездные скопления), но все-таки, по мысли Четырежды десяти, сулило нечто новое и очень волновало воображение.
