Отвернув вправо, гитлеровцы начали вторую атаку. Два крупнокалиберных снаряда с треском прошивают штурманскую кабину сантиметров на десять выше моей головы. Вырвав большой кусок обшивки и разбив приборную доску, снаряды выходят через лобовое остекление, оставив в нем две большие дыры. В кабине поднялась пыль. Осколки приборной доски попали мне в лицо, по щеке потекла кровь. Ее следы потом увижу на полетной карте, но сейчас не до этого: гитлеровцы, чувствуя свое превосходство, продолжают наседать на нас и атаковать прежде всего с дальних дистанций. Но вот два их истребителя приближаются и пытаются атаковать уже с близкого расстояния, что нам на руку. Видно, кончились пушечные снаряды и они решили применить пулеметы. Но тут произошло событие, приумножившее наши силы: Бойко сбил одного «мессера» и неистово закричал по СПУ:
- Один сбит, командир! Задымил и пошел к земле!…
Но оставалось еще три. Окрыленные успехом, наши сержанты в одной из атак сбили еще один самолет. На этот раз отличился Лойко. Против нас теперь остается два «мессершмитта», и они тут же заходят в атаку. Их пулеметные [23] очереди прошивают правую плоскость нашего ДБ. На ней появились подтеки масла. Это хорошо видит Степан, Очевидно, пробит масляный бак и мотор скоро может остановиться. Главное сейчас - выиграть бой. В крайнем случае можно идти на одном моторе, хотя и со снижением. Чтобы сорвать прицельную стрельбу неприятеля, летчик при каждой его атаке резкими движениями самолета продолжает создавать рыскание машины, и это помогает.
Несмотря на яростные атаки численно превосходящего врага, пытавшегося во что бы то ни стало добить нас, ДБ шел как завороженный и… оставался управляемым. Задняя полусфера (там идет основной бой) из моей кабины просматривается слабо. Командир видит ее лучше. Точную картину боя в основном узнаем по докладам стрелков, по треску пулеметов…
Наконец, долгожданный доклад стрелка:
- Горит еще, командир! Третий!…
- Смотрите за последним, - обрадованно отвечает командир, - не выпускайте его из виду…
Как поведет себя четвертый? Воспользовавшись паузой, смотрю вниз: подходим к Днепру, а за ним - наверняка уже наши.
Но четвертый не захотел разделить участь своих собратьев и, развернувшись пошел на запад, восвояси.
- Видать, струсил, - доложив об этом, добавляет кормовой.
- Нагнали на него страху, - говорю я. - Теперь оставшийся в живых пилот надолго запомнит Белую Церковь.
Итак, первую схватку с вражескими истребителями мы выдержали. Бой выигран с крупным счетом: три - ноль, хотя соотношение сил было не в нашу пользу. Хладнокровие и верная тактика экипажа, особенно стрелков, подпускавших истребителей на близкое расстояние и затем в упор сбивавших их, спасли самолет и экипаж от неминуемой, казалось, гибели.
Когда все стихло и последние атаки были отражены, Харченко спросил:
- Стрелки, чего молчите? Докладывайте.
- Одну минуту, товарищ командир, - ответил Бойко, - У меня тлеет подожженный их пулями парашют. Сейчас загасим и доложим.
- Если фляжки с водой нет, попробуйте использовать собственный водопровод, - вполне серьезно советует Степан. [24]
Минуты через три Бойко доложил, что пожар ликвидирован и Лойко сам себе перевязывает рану.
- Какую еще рану? - спрашивает командир.
- Да тут в последней атаке задело ему пулей правую ногу - мякоть выше колена. Хорошо, что в бортовой аптечке остались йод и индивидуальный пакет. Он их и использует, а сядем на землю - перевяжем как следует.
Степан просит меня посмотреть по пути запасный аэродром. Из-за большой утечки масла давление в правом двигателе стало резко падать и, пока его не заклинило, надо садиться, до своего аэродрома не дотянуть.
- Скоро будет Обоянь. Лучше, чем этот аэродром, не придумаешь, - взглянув на полетную карту, советую командиру. - До него минут десять.
- Подойдет, - одобрительно заключает Степан. - Но смотри, не промахнись, помни о правом моторе.
- Идем точно, только что смотрел. Так держать, командир.
Про аэродром Обоянь, про то, что там тоже базируются ДБ-3, я знал еще раньше, из разговоров с другими штурманами. Теперь эта информация пришлась кстати.
