По нашим расчетам, через десять минут должны пройти линию фронта (это километрах в двадцати севернее Тулы). Не успел я об этом подумать, как через наш самолет - сверху, наискосок, - пронеслась трасса пулеметного огня. По переговорному устройству слышим голос стрелка Савенко:
- Матыцын упал, товарищ командир… Лежит на полу. [46]
- Встать за турель! - командует Харченко. - Смотреть за воздухом!
Интуитивно поворачиваюсь вправо. «Мессершмитт» тут как тут, разворачивается на нас.
- Степан, вправо! - не раздумывая, кричу летчику.
Поняв меня с полуслова (да и сам, конечно, увидел заходящего на нас «мессершмитта»), Харченко энергично направляет бомбардировщик ему навстречу, и мы, чуть не задев друг друга, расходимся. Савенко еще не успел, наверно, взять его в прицел. Теперь истребитель был слева от нас, километра на два сзади. Ожидая новую атаку, спешим к желанному облаку. Оно уже совсем рядом, но кажется, что мы приближаемся к нему слишком медленно. Наконец входим в него… Но мимо самолета снова промелькнули огненные трассы - фашист стреляет по нам уже не прицельно, а наугад. И хотя в кучевом облаке нас стало сильно болтать, мы уже считаем себя в относительной безопасности и берем курс на свою территорию. Но еще не знаем, велико ли облако, и опасаемся, что при выходе из него снова встретимся с «мессером». Минуты через три выскакиваем из облака, но вражеский истребитель потерял нас, вероятно: в воздухе его не видно.
Так что же случилось у нас после того, как сбросили бомбы? Наверно, стрелок-радист успокоился, что мы за облаками, и, забыв про осмотрительность, не заметил подкравшегося из-за облаков «мессершмитта», который и стрелял безнаказанно по нашему самолету. К счастью, самолет не загорелся и был управляем. Пострадал только Матыцын: пуля перебила ему голень левой ноги, он не мог стоять и упал. Это послужило нам уроком.
Полет продолжался. Самолет снова в облаках. Рассчитав по времени, где должна быть линия фронта, и пройдя ее, пробиваем облачность. Теперь срочно надо найти какой-нибудь аэродром - нашему стрелку-радисту нужна медицинская помощь.
Минуты через две увидели впереди бетонированную полосу и с ходу садимся на нее. Но тут же поняли, что аэродром пустой. Не выключая моторов, остановились в конце взлетно-посадочной полосы. Ждать пришлось недолго - к нам устремилась санитарная машина, а это нам и было нужно. На вид машина наша, отечественная, но могли это быть и враги: линия фронта рядом.
Из машины вышли шофер и медицинская сестра в солдатской форме. От души сразу отлегло: на аэродроме свои. [47]
Выскакиваю на землю, объясняю, что нам нужно. А летчик сидит в кабине, моторы работают.
Осторожно вытаскиваем раненого. На ногу ему накладывается жгут. Матыцын потерял много крови, просит пить. Хорошо, что в «санитарке» нашлась фляжка с водой.
Оказывается, этот аэродром, в двенадцати километрах от линии фронта, только что построили и ни один самолет сюда не успел еще сесть. Мы невольно опробовали его.
Первая помощь стрелку оказана, благодарим за это. Втаскиваем раненого в кабину. Медлить со взлетом нельзя: линия фронта рядом, и враг, узнав о нашей посадке, мог обстрелять аэродром. Теперь берем курс на Воронеж. Еще издали видим аэростаты заграждения. Это защита города от вражеских бомбардировщиков. Решаем обойти их с восточной стороны. Но аэростатов много, и на обход пришлось затратить порядочно времени, а значит, и топлива. Часть горючего и времени израсходовали на вынужденные посадку и взлет, поэтому не очень удивился, когда услышал от летчика, что горючее кончается и нужно искать место для посадки. Стали высматривать площадку в поле, невдалеке от населенного пункта: раненого надо было поместить в госпиталь или больницу.
Благополучно приземляемся. По счастливой случайноности, на месте нашего приземления оказался подросток верхом на лошади. От него узнали, что сели мы возле сахарного завода, где недавно разместился военный госпиталь.
Сажусь на лошаденку и галопом, как в детстве, скачу по полю, потом - по улице поселка, попутно спрашивая у прохожих, как быстрее доехать до госпиталя. Вскоре мы с врачом, уже на госпитальном газике, подъезжали к самолету. А через полчаса наш стрелок-радист был на операционном столе.
