— У меня вот срок службы к концу подходит. Жена ждет, дети, родители. Хочется мне домой? Известное дело, хочется. Только не могу я об этом сейчас думать. Не имею такого права. Теперь у меня и у товарищей моих одна думка: как бы поскорее разгромить проклятого фашиста, чтоб на веки вечные запомнил…
— Правильно, Евстигнеев, верно говоришь… Мы его шуганем… Забудет, откуда и пришел, — послышались голоса из строя.
Решимость людей, их боевой дух были высоки. Находясь за многие сотни километров от врага, они уже рвались в бой, верили в победу. И никто из нас, стоящих в строю близ станции Арысь, не предполагал тогда, какими кровавыми и тяжелыми будут наши бои с врагом, что после первых же боев мы недосчитаемся многих наших товарищей. А победа… Победа придет не скоро и не просто…
Когда закончился митинг, было решено размаскировать танки.
— Нам теперь не от кого таиться, — сказал на этот счет командир батальона. — Мы на войну едем.
Начальник штаба попытался возразить:
— Нарушим приказ, нельзя…
— Согласен, — ответил капитан Виноградов, — приказ нарушать не положено. Но когда наш советский челочек увидит, что навстречу врагу идут эшелон за эшелонов, да еще с танками, пушками и другой боевой техникой, он непременно подумает: «Значит, не дремлет наша Красная Армия, значит, всколыхнулась страна, коль без промедления пошли эшелоны к фронту». Ему от этого на душе легче будет, веры прибавится. Верно я говорю? — повернулся комбат к замполиту.
Тот кивнул головой:
— Мысль правильная. Я против ничего не имею. Действительно, в такую минуту людям нужна вера…
Старший политрук М. В. Шамрин хотел еще что-то добавить, но тут опять вмешался капитан Кваша:
— По-человечески я тоже все это понимаю, но с военной точки зрения…
— Военную точку зрения я беру на себя, — перебил его комбат.
Начальник штаба в конце концов согласился.
Щиты разобрали быстро. Бойцы делали это с видимым удовольствием. Кто-то предложил даже прикрепить к паровозу красный флаг, а на вагонах крупными буквами написать: «Смерть фашистам!» — и так ехать до самого фронта. Пусть все видят, что у советских танкистов боевой дух крепкий! Предложение это шло от чистого сердца, от высокого патриотического порыва. Но принять его мы, конечно, не могли.
Арысь нас долго не задержала. Поезд тронулся сразу же после митинга, и перед ним на многие сотни километров открылась зеленая улица.
Что же касается бани, то о ней уже никто и не вспоминал. Все сейчас думали о другом — о начавшейся войне. И разговоры были только о ней.
— Все-таки Гитлер наплевал на заключенный с нами договор о ненападении, — заговорил капитан Е. М. Кваша, когда в командирском вагоне несколько улеглась сутолока первых минут отъезда.
— Но как же тогда понимать сообщение ТАСС? — недоуменно отозвался кто-то. — Ведь там ясно сказано, что у нас с Германией все в порядке, что она и не собирается идти на Советский Союз войной.
— Я так полагаю, — не поднимая головы, сказал замполит батальона. — Что не народу было адресовано это сообщение, а тем заграничным акулам, которые изо всех сил старались побыстрее столкнуть нас с Германией лбами. Сообщение ТАСС — это, я думаю, с нашей стороны тактический маневр. А что ты думаешь? Было бы лучше, если б мы во всеуслышание объявили о приготовлении фашистов к войне с СССР и тем самым развязали бы им руки?
— Но ведь они все равно войну начали.
— Это уже не от нас зависело. Такая, значит, у них бандитская натура, одной рукой по плечу похлопывать, вроде дружбу изображать, а другой ножом в спину метить.
— Да, кажется, Гитлер замахнулся…
— Уже не замахнулся, а ударил. Причем изо всей силы, — откликнулся командир танковой роты старший лейтенант Егоров, награжденный орденом Красного Знамени еще за бои на Халхин-Голе.
— Ну, сила его, допустим, поменьше нашей, — возразил капитан Кваша.
— Вы так думаете? — Это уже политрук Ш. У. Столбун.
В мою бессемейную бытность мы жили с ним в одной комнатушке, отгороженной в казарме на троих замполитов. Меня всегда привлекала в нем спокойная рассудительность знающего себе цену человека.
— Если вы так думаете, то ошибаетесь. — Столбун сосредоточенно свел черные, красиво, как у девушки, изогнутые брови. — Сила и у него немалая. На гитлеровцев теперь чуть ли не вся Европа работает. Они там всю промышленность, всю экономику поставили на военные рельсы. А вы говорите, сила поменьше нашей!
