И он очень громко рассмеялся.
Вскоре он нашел то, что искал. Это была большая глиняная макитра, закрытая крышкой и обмотанная куском холста, на котором висела сургучная печать с изображением запорожского казака. Сорвав ее и открыв крышку, он высыпал содержимое на кусок ткани, расстеленной на глиняном полу. Передо мною образовалась куча различных драгоценностей. Здесь были и золотые диадемы, и украшения для волос, и подвески с драгоценными каменьями, и перстни с печатками, камнями и жемчугом, и золотые и серебряные серьги то в виде виноградных кистей, то в виде полумесяца. Особняком лежала золотая массивная цепь с подвеской в виде какой-то фантастической птицы, уткнувшейся своим клювом в бок серебряной чеканной чаши. Такого изобилия изысканных драгоценностей я никогда в своей жизни не видел, поэтому стоял, открыв рот, и смотрел, как в свете мерцающего светильника они переливаются всеми немыслимыми оттенками, словно приглашая взять в руки и рассмотреть себя поближе. А ведь они принадлежали когда-то разным людям, были неотъемлемой частью их жизни и несут в себе черты характера того человека, которому принадлежали. Драгоценности вот они, здесь, а где же эти люди?
Если для меня все это было неожиданностью, то для казначея это было обыденным делом.
–Доставай ручку, будем записывать, – сказал он.
–Вытащив из кармана небольшой мешок, он, расправив лежащие перед ним украшения, стал брать из кучи по одному предмету, диктуя мне, что и как записывать.
–Пиши: золотые браслеты в виде змеек – две штуки, золотая подвеска с каменьями – одна, серебряные перстни с печатками – две штуки, пуговицы золотые – семь штук… И так далее, пока мы не заполнили мешочек под завязку. После этого мы сложили оставшиеся предметы снова на место и запечатали макитру сургучом. Заперев двери, мы пошли к дому войскового писаря, где шафран достал реестр всей казны Запорожской и велел вычеркнуть из нее те предметы, которые мы отобрали, сделать отдельный реестр и отнести его на подпись к писарю. Так началась моя служба. С утра- военные упражнения, в остальное время – канцелярская работа. Я проводил ревизию казны и военных припасов, готовил различные письма и реестры, ездил с шафраном к жидам, перекупщикам и ростовщикам, покупал порох и свинец, пищали, которые мы тайком провозили на Сечь, так как польская корона очень косо смотрела на эти вещи. В результате я стал разбираться в драгоценностях, научился торговаться, обзавелся кучей полезных знакомых и стал заметной фигурой среди писарской братии на острове.
Именно в период моего упрочившегося положения на Запорожской Сечи появился личный представитель Папы Римского прелат Антонио Боттичелли. Он ничем не отличался от своей фамилии, был невысоким и толстым, как бочонок, но обладал достаточно острым умом, хитростью и большой энергией. Я познакомился с ним на процедуре вручения войсковому атаману личного послания от понтифика «славному войску запорожскому». Письмо было на латинском языке, поэтому и пригласили меня как переводчика. Глава католической церкви пытался привлечь на свою сторону такую грозную силу, как казачество, чтобы использовать ее в дальнейшем и против Порты, и против Речи Посполитой, и против Москвы. Он выражал восхищение «славными» делами запорожцев, заверял их в своей поддержке и выражал надежду на дальнейшее сотрудничество. Кроме этого, Папа просил учредить своеобразное посольство Ватикана при запорожцах, представителем которого будет прелат. Моя работа с письмом и перевод состоявшейся беседы на нормальный язык очень понравились Боттичелли, и он попросил атамана, чтобы я, по возможности, сопровождал его во время ознакомительной поездки по территории, относящейся к казачьему анклаву. Согласие было дано, так как войсковая Рада считала, что при таком представителе нужен будет свой глаз, так как неизвестно, для чего он прибыл на самом деле. Это и было поручено мне узнать, дабы руководство Запорожской Сечи в соответствующий момент могло принять адекватные меры. Плюс ко всему еще и польская корона была недовольна таким вниманием Ватикана к запорожской вольнице, боясь, что казачество еще больше поднимет голову. В проживании на острове послу было отказано, и он обосновался в одной из деревень на берегу, периодически наезжая на Сечь. Его интересовала численность казачьего войска, его вооружение, тактика, взаимоотношения с донскими казаками и королем польским. Он также интересовался реестровым казачеством и отношением населения к католической вере. Периодически он совершал поездки во Львов и Варшаву. Естественно, в этих вояжах я его не сопровождал, а занимался текущими делами, марал бумагу, пересчитывая запорожскую казну, да выполнял мелкие поручения войскового писаря. Однако душа моя рвалась в поход, меня переполняло желание испытать себя в ратном деле. Поэтому я всячески прислушивался ко всем разговорам, касающимся возможного похода запорожцев на Крым. Однако судьба распорядилась по-своему, и мне пришлось принять участие в боевых действиях не в далеких загадочных странах, а здесь, на берегах Днепра.
