Колоссально мне понравилась эта его привычка.
Однажды, мы не были еще с ним знакомы, оказался я возле него на лекции. Вижу вдруг: по тетрадке моей муравей бежит. До края страницы добежал, голову вниз свесил, усами пошевелил и быстро к другому краю страницы побежал. Сбросил я его, гляжу - по другой странице трое уже бегут. Покосился я на Лехину тетрадь - она вся почти муравьями покрыта! Дальше посмотрел: целый муравьиный шлях через аудиторию тянется: от двери до потолка мимо окна к нашему столу.
Леха заметил мой взгляд, ухмыльнулся и говорит:
- Это мои ребята. Деревня наша так и называется - Мураши. И вот сюда даже за мной прибегли.
И действительно, где мы потом с ним ни были, всюду нас муравьи сопровождали!
В Эрмитаже - мчатся по уникальному паркету, в театре - лезут на четвертый ярус по бархату.
И везде здорово они нам помогали. Кто-нибудь нехорошее про нас скажет или подумает даже - в ту же секунду бешено начинает чесаться!
Честно говоря, приятно было на экзамене увидеть вдруг, как муравей по носу экзаменатора ползет: не робей, мол, если что!
Потом Дзыня к нам присоединился. Сначала Леха не хотел брать его в нашу команду, все спрашивал, морща нос:
- Дзыня этот из простой, кажется, семьи?
- Да, он из простой семьи, но отец его известный дирижер.
- Да? Значит, я перепутал. Это мать его, кажется, совсем простая?
- Да, она простая, но она известная балерина.
- Неужто?
Все-таки полюбили они друг друга. Да и трудно было Дзыню не полюбить таких людей теперь просто нет. Помню, как первый раз он в гости ко мне пришел... Семь кусков сахара в стакан открыто положил, а восьмой забросил незаметным баскетбольным движением из-за спины. После его ухода смотрю: две самые замечательные книжки увел. Третью почему-то не решился увести, но всю зато злобно искусал. Удивительный человек! На всех языках говорил, включая несуществующие, великолепно на ударных играл (за это его, наверное, Дзыней и прозвали) и параллельно с нашим вузом в консерватории еще занимался. Исключительный голос у него был. И слух. Запоет, бывало, - все цепенеют. Иной раз ему даже из других городов звонили, по автомату, чтобы только пение его послушать, пятнадцатикопеечные одну за другой швыряли в автомат, а Дзыня на другом конце провода ртом их хватал, не переставая петь. На следующий день, ясно, тратили все.
Замечательно мы тогда жили: легко и в то же время наполненно. Однажды, помню, спорили, про все забыв, всю ночь до утра - обратимо ли время? Утром выходит Леха из парадной и видит - время идет назад: редкие прохожие в переулке пятятся, такси вдруг проехало задом наперед. Леха долго стоял, оцепенев, а мы с Дзыней в булочной напротив подыхали от хохота.
Леха, он и тогда уже немножко занудой был, начинал иногда вдруг придираться к чему-нибудь, ныть:
- ... Ну почему ты говоришь, что все поголовно в тебя влюблены?
- А, что ли, нет? Ира влюблена, Галя влюблена, Наташа влюблена... Только вот Майя, как всегда, немного хромает.
- И ты будешь утверждать, что в тебя, в этих вот носках, кто-нибудь влюблялся?
- Конечно! До безумия.
- Брось врать-то. Посмотри лучше, как ты живешь!
- Как я живу? Нормально. Кресла утопающие. Сближающая тахта. Брюки с капюшоном. Чем плохо? Обошью еще свою полдубленку мехом, утреннюю зарядку делать начну, и мы еще поглядим, кто кого, товарищ Онассис!
- Нет! - Леха опять вздыхает. - Мы как-то не так живем. Хочется чего-то совсем другого - большого и светлого!
- Понял! - говорю.
Пошел я в другую комнату, вынес новые ботинки в коробке.
- Вот, - говорю, - для себя купил, но, раз уж так тебе этого хочется, бери!
- Как ты мог подумать? - Леха оскорбился.
Однажды позвонил я по телефону одной знакомой, она мне:
- Приезжай вообще-то... Только у меня жених мой сейчас, лесничий.
Приехал. Посреди комнаты на стуле хмуро сидит лесничий, почему-то в тулупе, с завернутой в окровавленную газету лосиной ногой... Сидим так, молча. Час минул, полтора... Потом лесничий вдруг вскакивает - хвать лосиной ногой меня по голове!
- Так?! - Я тоже вскочил.
- Так! Дуэль?
- Дуэль!
- Завтра?
