"Что такое, - думал я, - почему это в последнее время я хожу, говорю, общаюсь исключительно с непонятными, пыльными, тягостными людьми?
А потому, - вдруг понял я, - что я и сам уже стал такой наполовину, больше чем наполовину - на девяносто девять и девять десятых процента!"
Я выскочил из душа как ошпаренный.
Что случилось со мной? Боже мой! Отчего я так сломался, размяк?..
Надо быстрее встряхнуться... Пойти по случаю праздника в мой любимый ресторан.
Когда я поднялся из холодного метро, я увидел, что день разгулялся, солнце осветило верхнюю половину розовой башни Думы. Я долго не мог перейти улицу - ехал длинный стеклянный интуристовский автобус, и все, что я мог сделать, это в нем отражаться.
Потом я шел по узкой улочке в подвижной, тонкой тени деревьев. Навстречу все чаще попадались группы иностранцев, "фирмы", как у нас говорят... Вот отдельно идут два скромно одетых "люкса": он - белые волосы, розовый затылок, она - сухонькая, в незаметном платье: узнаю присущее лишь божественному Диору умение так сшить дорогую вещь, словно она стоит один рубль!
Я подошел к крутящимся дверям и вдруг зачем-то вспомнил, что ресторан этот, лучший в городе, принадлежит "Интуристу" и местным сюда трудно попасть. Другое дело, что раньше я никогда не думал об этом - мне и мысль такая не приходила, что в моем городе меня могут куда-то не пустить. Но сейчас эта мысль пришла, и швейцар, сразу же сориентировавшись по моей неуверенности (а только по ней они и ориентируются), протянул руку, отделив меня от входящей толпы.
И теперь, вдруг понял я, мне уже никогда сюда не войти. Слезы, угрозы, проклятия - все это теперь только хуже!
И тут, дурачась, галдя, бросаясь спиной вперед, изображая при этом преувеличенный испуг, стали выкручиваться из стеклянных дверей итальянцы с желтыми, в темных подтеках лака балалайками или с тонкими красно-синими пакетами "Берьозка шоп" с наборами, что продают теперь за валюту: меховая шапка, бутылка водки и коробок спичек.
Толкаясь, крича, хохоча, лезли они в длинный автобус...
А тут я еще встретил Аню, переводчицу, "переводчицу денег", как я про себя ее называл, ту самую девушку, что прислала вместо себя Фаныча в мою жизнь.
И на этом, надо сказать, совершенно успокоилась!
- Что делать? - только сказала она. - Тут у меня группа штатников по обменному туризму - удешевленники. Смета у них маленькая, а программу хочется составить поинтересней.
Она повернулась ко мне, но меня уже бил дикий смех.
- Удешевленники! - кричал я. - Колоссально! Надо бы не забыть!.. В баню их, по пятнадцать копеек!
- Между прочим, - сказала она, - когда ты смеешься, лицо у тебя делается совершенно идиотское!
- Ничего, - сказал я. - С лица не воду пить!
- А никто и не собирается с твоего лица ее пить! - злорадно сказала она.
И так, уже по инерции, мы шли с ней рядом, вошли в какую-то столовую самообслуживания. Я взял два рассольника, два бифштекса с гречкой, с гречневой сечкой... И тут же, конечно, ввалились Аникин с Фанычем. Аникин заорал, стал меня обнимать, раздавив в моем кармане спички... Мы с Аней молча доели все и ушли.
- Ну у тебя и друзья! - на выходе сказала она.
- Да?! - сказал я. - А я думал, Фаныч - это твой друг.
- Да нет, - после паузы сказала она, - такими друзьями я еще не обзавелась.
Мы долго шлялись по переулкам, потом присели на скамейку в неуютном земляном садике, у глухого, уходящего в небо красного кирпичного брандмауэра, и тут же стукнуло единственное в нем окошко - маленькое, с бензиновым отливом, у самой земли, и в нем показался Фаныч с блюдечком в руке. Он дул на чай, гонял по чаю ямку, задумчиво тараща глаза.
Подавленная такими случайностями, более того, решив, что это идиотские мои шутки, Аня, не прощаясь, ушла.
"А между тем, - подумал я, - это и есть теперь моя жизнь. А случайностями все это может показаться только очень со стороны".
- Ну что? - вдруг недовольно сказал Фаныч. - Брось-ка ты, знаешь... Тут нормальные, душевные парни тебя ждут, а ты... Хватит корчить из себя неизвестно что!
"И действительно, - в отчаянии подумал я, - хватит корчить из себя неизвестно что!"
