В глубине ноября - страница 6

Там ещё было какое-то семейство, но его Хемуль помнил не особенно отчётливо, семейство хлопотало туда-сюда по своим делам, дружески-неопределённо — семейство, да и всё. Муми-папу Хемуль помнил чуть лучше, чем остальных, папу и его лодку. И мостки. Но больше всего ему помнилось, каково это — с радостью просыпаться по утрам.

Хемуль поднялся с кровати, взял зубную щётку и сунул её в карман. Вся хворь улетучилась, он чувствовал себя совершенно новым хемулем.

Никто не видел, как Хемуль пустился в путь, без чемодана, без зонтика, не попрощавшись ни с кем из соседей.

Хемуль не имел привычки к прогулкам по пересечённой местности. Несколько раз он сбивался с пути, но это его не обеспокоило и не расстроило.

«Никогда раньше я не терялся, — подумал он весело. — Никогда не промокал насквозь!»

Хемуль замахал руками и почувствовал себя парнем из песни, в одиночестве бредущим под дождём за тысячу миль от дома, диким и свободным.

Хемуль был в прекрасном настроении! И скоро можно будет выпить горячего кофе на веранде.

Примерно за километр с востока от долины Хемуль спустился к реке. Он задумчиво посмотрел на тёмную бегущую воду и пришёл к мысли, что жизнь похожа на реку. Кто-то плывёт по ней медленно, кто-то быстро, а кто-то и вовсе переворачивается. «Надо рассказать об этом Муми-папе, — серьёзно подумал Хемуль. — Мне кажется, это совершенно новая мысль. Подумать только, как легко сегодня приходят мысли и каким всё стало простым. Стоило только выйти за дверь — и дело в шляпе! Может, я ещё спущу лодку на воду и отправлюсь в моря. Пожму руку штурвалу… Пожму руку штурвалу», — повторил Хемуль и почувствовал себя до боли счастливым. Он затянул ремень на круглом брюшке и пошёл дальше вдоль русла реки.

Когда Хемуль добрался до места, долина оказалась подёрнута серой завесой дождя. Он прошёл прямо в сад и недоумённо остановился. Что-то было не так. Всё как раньше, и всё-таки не совсем. Сухой лист слетел с дерева и прилип к носу.

— Вот глупо-то! — воскликнул Хемуль. — Сейчас ведь не лето, а? Сейчас осень.

Отчего-то Муми-долина всё время представлялась ему летней.

Он подошёл поближе к дому, остановился у веранды и попробовал спеть йодлем. Йодль не получился. Тогда он крикнул:

— Хей-хо! Ставьте чайник!

Ничего не произошло. Хемуль снова крикнул и ещё подождал.

«Дай-ка я их разыграю», — решил Хемуль. Он поднял воротник, натянул на глаза шляпу, возле бочки с водой нашёл грабли и угрожающе воздел их над головой. Потом он взревел:

— Именем закона, откройте!

Хемуль ждал, тихо трясясь от смеха. Дом молчал. Дождь усилился, он поливал и поливал Хемуля, и во всей долине не слышно было ничего, кроме шума дождя.

Хомса Киль не заблудился, хотя никогда раньше не бывал в Муми-долине. Путь был неблизкий, а ноги у хомсы коротенькие. Повсюду попадались глубокие лужи, болота и большие деревья, поваленные старостью или бурей. На вздымающихся в воздух корнях громоздились комья земли, а под ними блестели чёрные озерца. Хомса обходил их подальше, обходил все болота до единого и каждую ямку с водой, но ни разу не сбился с пути. Он был счастлив оттого, что знал, чего хочет. И пахло в лесу хорошо, даже лучше, чем у Хемуля в лодке.

От самого Хемуля пахло старыми бумагами и беспокойством. Это Хомса помнил. Хемуль как-то приходил постоять возле лодки; он вздохнул и слегка приподнял брезент, а потом ушёл своей дорогой.

Дождь перестал, но на лес опустился туман, было очень красиво, туман густел там, где холмы спускались в Муми-долину, и лужицы понемногу превращались в ручейки, а ручейков становилось всё больше и больше. Хомса шёл среди сотен ручейков и водопадов, которые бежали туда же, куда и он.

Долина была уже рядом — вот он и дошёл. Он узнавал берёзы — стволы были белее, чем в других долинах. Всё светлое было светлее, а тёмное темней. Хомса Киль старался идти как можно тише и очень-очень медленно. Он прислушивался. В долине кто-то колол дрова. Значит, папа заготавливает дрова на зиму. Хомса пошёл ещё тише, лапы едва касались мха. Перед ним открылась река, и вот они — мост и дорога.

Папа перестал колоть дрова, и теперь слышен только шум бегущей реки, в которую собрались все ручейки и ручьи, чтобы вместе спешить дальше, к морю.