— Ты уверен?
Хомса отстранился, от Филифьонки пахло страхом. И сказал торопливо:
— Может быть, одеяло.
Филифьонка быстро поднялась на ноги.
— Будет тебе одеяло! — воскликнула она. — Подожди, подожди минутку.
Он услышал, как она бежит по лестнице и возвращается — с одеялом.
— Большое спасибо, — сказал хомса и поклонился. — Очень хорошее одеяло.
Филифьонка улыбнулась.
— Не о чем говорить, — сказала она. — Именно так поступила бы Муми-мама.
Она выпустила одеяло из рук, постояла немного и вышла.
Хомса свернул одеяло со всей аккуратностью, на какую был способен, и убрал его на самую дальнюю полку, заполз обратно под свою сеть и попытался читать дальше. Ничего не получалось. Он понимал ещё меньше, чем раньше, перечитывал одну фразу по несколько раз и не помнил, что прочитал. В конце концов он закрыл книгу, погасил свечу и вышел из дома.
Найти стеклянный шар оказалось нелегко. Хомса заблудился, он ощупью пробирался между деревьями, точно никогда раньше не был в этом саду. Наконец шар возник перед ним, но синий свет погас, шар наполнился туманом, густым, тёмным, лишь немного светлее, чем сама тьма. Туман стремительно закручивался внутри шара, то приближался к синим стенкам, то сворачивался в маленькую круглую сердцевину Вселенной и снова разворачивался в облако, заполнял весь шар и закручивался снова.
Хомса пошёл дальше вдоль реки, мимо папиной табачной грядки. Он шагнул под ёлки возле озерца, сухой тростник зашуршал вокруг него, ботинки проваливались в топь.
— Ты тут? — медленно позвал он. — Маленький нуммулит, как у тебя дела?
И Существо заворчало на него из тьмы.
Хомса повернулся и бросился бежать, он слепо спотыкался и падал, полз, поднимался и бросался дальше, и остановился только у палатки. Палатка светилась в ночи, как большой зелёный фонарь. В палатке тихонько наигрывал Снусмумрик.
— Это я, — прошептал хомса. Он вошёл в палатку, раньше ему никогда не доводилось в ней бывать. Приятно пахло табаком и землёй. Рядом со спальником горела на ящичке с сахаром свечка, пол был покрыт стружками.
— Это будет деревянная ложка, — сказал Снусмумрик. — Ты чего-то испугался?
— Муми-семейства больше нет, — сказал Киль. — Они обманули меня.
— Не думаю, — сказал Снусмумрик. — Может, им просто захотелось отдохнуть.
Он взял термос и налил чаю в две кружки.
— Вон сахар, — сказал он. — Когда-нибудь они вернутся.
— Когда-нибудь! — воскликнул хомса. — Она нужна мне прямо сейчас, и никто больше не нужен!
Снусмумрик пожал плечами. Он намазал два бутерброда и сказал:
— Хотел бы я знать, что нужно самой Муми-маме…
Хомса ничего больше не сказал. Когда он собрался уходить, Снусмумрик крикнул ему вслед:
— Будь осторожнее, не позволяй своей мухе превращаться в слона.
Снова заиграла губная гармошка. На кухонном крыльце стояла Филифьонка с мусорным ведром и прислушивалась. Хомса обошёл её подальше и тихонько проскользнул в дом.
На следующий день Снусмумрик был приглашён на воскресный обед. Настало два часа, потом четверть третьего, а Филифьонкин гонг всё молчал. Ближе к половине третьего Снусмумрик воткнул в шляпу новое перо и пошёл выяснить, что случилось. Кухонный стол стоял снаружи возле крыльца, Хемуль с хомсой в поте лица таскали стулья.
— Это называется пикник, — горько заметил Староум. — Она сказала, сегодня мы будем делать что захочется.
Во дворе появилась Филифьонка с большой супницей — внутри был овсяный суп. Лёгкий прохладный ветерок пролетел над долиной и нагнал пенку на его поверхности.
— Ешь, не стесняйся, — Филифьонка погладила хомсу по голове.
— Почему мы должны есть на улице? — заныл Староум, вылавливая пенку на край тарелки.
— Надо есть с пенкой, — наставительно сказала Филифьонка.
— Почему нельзя поесть в кухне? — повторил Староум.
— Потому что иногда надо делать то, что в голову взбредёт, — нетерпеливо ответила Филифьонка. — Или мы едим на улице, или обед вообще отменяется! Сказано вам — веселитесь!
Обеденный стол шатался на неровной земле. Хемуль ухватился за тарелку обеими лапами.
— Вот что меня беспокоит, — сказал он. — Купол никак не получается. Хомса напилил доски в точности как я сказал, но они не держатся. А если пилить заново, они станут слишком короткие и будут выпадать. Понимаете, о чём я?