Страха не было, была тревога и ответственность — ведь в самом деле, не рыбу повезешь, а людей, да каких там людей — детишек, ребятню, не на очень-то много и старше, чем двое самых дорогих, своих… И Замятин чуть-чуть сердился на начальство, которое поручило ему такую непростую работенку. Правда, и на себя сердился — за то, что он на начальство сердится.
Неожиданно споткнувшись об отодравшуюся от тротуарного настила доску, Павел Петрович чертыхнулся про себя и почему-то успокоился. «Война, подумал он, — война. Ну, да ладно, где лодья не рыщет, а у якоря будет».
Замятина и Громова познакомили в кинотеатре «Эдиссон». Они стояли друг против друга: Громов — худощавый, жилистый, с сивыми прокуренными усами на морщинистом узком лице, и Замятин — похожий на циркового борца, с налитыми плечами и крупной, чуть начинающей лысеть головой, загорелый и обветренный. Незаметно приглядывались друг к другу.
«Кряж, — думал Замятин, с уважением поглядывая на Громова, настоящий кряж просмоленный и в море купанный».
«Ну, прямо, скала, — решил про Замятина Громов, — с таким, пожалуй, не пропадешь».
А вокруг них шумела, галдела, толкалась разношерстная толпа мальчишек — тех, кто хотел поехать на Новую Землю. Добровольцы. Они пришли сюда по зову городского комитета комсомола.
— Ну, как, Павел Петрович? — немного растерянно спросил Громов и обвел рукой бурливую ораву.
— Поглядим, — осторожно ответил Замятин.
Потом они сидели рядом за покрытым красной скатертью столом на маленькой сцене, а с трибуны говорил с ребятами представитель горкома комсомола, совсем еще молодой, чубастый парень в полувоенной гимнастерке. Говорил он громко, напористо, задорно:
— Ну-ка, скажите мне: разве нас, архангелогородцев, удивишь таким словом, как «экспедиция»?
— Не-ет! Не удивишь! — отзывался зал.
— Верно! — продолжал оратор. — Отсюда, с этих Двинских и Беломорских берегов, издавна уходили на своих лодьях и карбасах наши отцы, деды и прадеды. У самой Новой Земли, у Груманта[8], в ледовом Карском море белели косые паруса поморских кочей[9]…
— Красиво говорит, — наклонясь к Замятину, не то ворчливо, не то довольно сказал Громов.
— Правильно говорит, — слегка улыбнувшись, ответил Замятин, — пусть помнят.
— А я что? — пробурчал Громов.
А представитель комсомола продолжал все так же горячо рассказывать о гордости и славе Архангельска. Перечислял названия кораблей, имена первооткрывателей и мореплавателей, а ребята из зала подсказывали ему все новые и новые имена.
— Литке! — кричали из зала.
— Русанов!
— Седов! «Святой Фока»!
— А папанинцы! Тоже отсюда вышли. Из Холмогор.
И оратор радовался вместе с залом и с гордостью посматривал в президиум. Оттуда одобрительно кивали.
— Смотри-ко, знают ведь, салаги, — удивленно шепнул Громов Замятину.
Павел Петрович только кивнул, а Громов задумался. «Эх, какай я, к чертям морским, воспитатель? — думал старый капитан. — И не знаю же совсем салаг этих, как-то управлюсь?» Когда на набережной его догнала секретарь начальника и, ухватив за рукав, поволокла обратно в кабинет, он ждал всего чего угодно, только не того, что ему предложат пойти руководителем какой-то детской «яично-птичьей» экспедиции. Он и растерялся и рассердился поначалу, но потом поутих. Дело-то немалое, важное, а к тому же и морем запахло. Хмурясь уже больше для виду, он согласился. А теперь вот, когда глядел на эту, то галдящую, то напряженно-молчаливую, толпу ребятни, сидевшую в зале кинотеатра, сомнения стали снова одолевать его. Он посмотрел на Замятина. Тот сидел невозмутимый, спокойный. «И точно, скала», — подумал Афанасий Григорьевич, и ему стало чуть полегче. Он вдруг фыркнул в свои желто-сивые усы и тихо сказал Замятину:
— И верно, «яично-птичья»… — Он кивнул в зал. — Только-только из яиц повылупливались.
Замятин посмотрел на него, словно не понял, а потом суховато сказал:
— Промысловая, Афанасий Григорьевич, промысловая. А по правде, так и военно-промысловая экспедиция.
«Эк, как он меня, — с огорчением подумал Громов, — а и то верно, чего это я хиханьки да хаханьки, дело-то серьезное, и не на прогулку ребятишек везут». Он насупился и просидел до конца собрания молча.
