Как знать, может, и Димка через несколько лет получит инструктора. Мальчишка он способный, хотя порой излишне горяч. Ну ничего, время остудит.
А разве уже не остудило, точно урна с прахом под мраморной плитой это разве не все, что осталось от белобрысого, тощего как жердина Димки Лозинцева?
…Там, впереди разливался стынущей лавой закат. Солнце уже утянулось за кривой, иззубренный крышами горизонт, но еще поблескивали, отражаясь в оконных стеклах, оранжевые огоньки — точно брызги апельсинового сока.
Если уж уходить, то именно так — в разметавшееся на полнеба рыжее пламя, в теплый прозрачный воздух. Пока еще светло, и есть еще решимость. Как, впрочем, и время, чтобы вернуться — туда, в однокомнатную мою квартирку, к пропахшему лесным дымом походному хозяйству, к желтобрюхой гитаре на стене, к самодельным полкам с такими родными для меня книгами. С теми, что учили не предавать и не поворачивать на дороге. Интересно, смог бы я их потом открыть?
Да, надо поторапливаться. Сутулый сказал — быть на платформе не позднее половины одиннадцатого. А мне еще, между прочим, шагать и шагать. Хотя пехом все равно быстрее, чем ждать автобуса, который к тому же петляет через весь город.
Но вот и вокзал — грязная бетонная коробка, огромный, точно скелет бронтозавтра, железнодорожный мост, скопище закрытых по вечернему времени ларьков. И высоко вознесенный циферблат, тонкие стальные стрелки показывают четверть одиннадцатого, все в порядке, успеваю.
Не торопясь я вышел на платформу. Здесь тоже было не слишком людно, ожидалась минут через двадцать электричка до Заозерска, но день-то будний, да и время позднее, кто поедет? Дремали на заплеванной скамейке двое привалившихся друг к другу алкашей, они вроде уже приплыли куда надо, хлопотала над необъятной корзиной какая-то деревенского вида бабка, хмурый юноша в искрящейся кожаной куртке лениво изучал расписание, кучковались в дальнем конце платформы какие-то неприметные особи. Взъерошенный голубь бродил у меня под ногами и выискивал в асфальтовых трещинах крошки, доносилась из-за глухих заборов унылая собачья перебранка. Последний привет.
Сутулый говорил — вам ничего не надо делать, Саша. Только прийти и стоять на платформе, лучше в центре. Все случится само собой, незаметно для вас. И главное, безболезненно. Почему-то он особо упирал на этот пункт, хотя что для меня сейчас значила боль?
Она и вчера ничего не значила. Просто все утонуло в глухой, тягучей, словно раскисшая глина, тоске — как и позавчера, и поза-поза… Как и все эти идиотские дни после звонка Аркадия Николаевича, Димкиного отца. Много чего было — похороны, суетливые поминки, совершенно ненужные охи и вздохи школьных учителей, но тянулось это как бы в тумане, и вечер от утра отличался лишь тем, что никуда не надо было ходить и что-то делать, и можно было лежать на диване, растворяясь в монотонной, как зубная боль, безнадежности.
До этих вечеров я и не представлял, как же дорог мне Димка. И неважно, что лишь три года назад он впервые объявился в нашем турклубе смешливый и большеглазый. Он стал для меня как младший братишка, как сын, как я не знаю кто. Впрочем, не только он, если разобраться. Случись беда с кем-нибудь другим из моих ребят — было бы, наверное, то же самое. Я прекрасно понимал, что тут нечем хвастаться и нечего стесняться — просто такая судьба.
Я не мог по примеру Аркадия Николаевича пить. Не потому, что трезвенник — просто не помогало, и все. Лишь труднее было сдерживать бьющуюся во мне ярость. Ну почему, за что такая свалившаяся на нас гадость? Пятнадцать лет было мальчишке, еще даже голос по-настоящему не сломался. Ну кому помешала его жизнь? О каком таком человеке писал он прежде чем шагнуть в гулкий безжалостный воздух? Дескать, иначе было бы предательство… Найти бы того типа, взять бы за кадык, да порасспросить хорошенько, с пристрастием. Кулаки сжимались сами собой, и хотелось рвать, резать, давить как тараканов тех, кто отнял Димку.
Только вот некого было давить. Милиция ничего не могла понять и тянула это дело лишь в силу обязанности. Врагов у мальчишки не оказалось, я бы знал, со мной он бывал достаточно откровенен. Никакая шпана ему не угрожала, уж это-то выяснилось сразу, не знаю, как милиция, а я провел свое расследование. Кое-кто из нынешних «крутых» был в свое время в нашем в клубе, и хотя разошлись потом дорожки, но меня по-прежнему уважают. Так что выяснили — чисто.
