Донна Мерседесъ крѣпилась цѣлый день; она удержала слезы счастья и невыразимаго облегченья. Но наступилъ вечеръ; баронъ Шиллингъ ушелъ въ мастерскую, Люсиль пила чай съ Паулой въ своихъ комнатахъ, а Дебора отправилась имъ прислуживать.
Хотя былъ только девятый часъ, но было очень темно, такъ какъ небо покрылось темными тучами. Только вдали за рядами домовъ вспыхивала время отъ времени яркая молнія, чтобы тотчасъ же погаснуть въ знойномъ удушливомъ воздухѣ.
Маленькій Іозе спалъ тихимъ крѣпкимъ сномъ; онъ въ своей бѣлой обшитой кружевами рубашкѣ покоился на подушкахъ, какъ безжизненный восковой херувимъ… Донна Мерседесъ стала на колѣни у его постельки и тихо положила свою правую руку на его холодныя ослабѣвшія рученки. Наконецъ, она была одна съ нимъ, наконецъ, могла наглядѣться на это личико, обрамленное бѣлокурыми локонами, хотя теперь оно осунулось и поблѣднѣло, а глаза ушли глубоко во впадины; должно же оно снова округлиться, расцвѣсти и стать такимъ же милымъ, какъ прежде. Она положила голову на бѣлое одѣяло, покрывавшее маленькое, слабо дышавшее тѣльце, и беззвучное, но сильное и облегчающее рыданье потрясло все ея тѣло.
Ночной вѣтерокъ, проносившійся черезъ кусты розъ въ переднемъ саду, теплый и ароматичный, проникалъ въ комнату и шевелилъ занавѣсками, — Мерседесъ слышала, какъ шуршали шелковыя складки, но ей послышался также шелестъ платья по каменному мозаиковому полу галлереи, и вдругъ чья-то рука схватилась за подоконникъ.
Донна Мерседесъ вздрогнула, — это было то же блѣдное лицо. Незнакомая женщина съ тяжелой сѣдой косой, положенной въ видѣ діадемы, съ черной шалью на плечахъ, повидимому только что окутывавшей голову, стояла у окна, держась за раму.
— Умеръ?! — простонала она, какъ будто задыхаясь.
Мерседесъ поднялась, — видъ этой женщины, звукъ ея голоса, обнаруживавшій тяжелое мучительное страданіе, тронули ее. Она быстро отрицательно покачала головой и направилась къ окну — но женщина быстро отступила въ темноту; она видѣла только, какъ нахмурились густыя брови надъ сверкавшими глазами и большія бѣлыя руки быстро накинули платокъ на голову, и незнакомка исчезла, какъ привидѣніе.
На этотъ разъ донна Мерседесъ хотѣла и должна была выяснить это. Она поспѣшила въ примыкавшую къ салону дѣтскую, въ которой были открыты окна и не было огня. Она насколько было возможно высунулась изъ окна, но въ непроницаемой темнотѣ невозможно было разглядѣть ни одного предмета, только минуту спустя она услыхала, какъ заскрипѣла калитка, выходившая на бульваръ.
— Только я знаю навѣрное, — это былъ мужчина, — сказалъ вдругъ мужской голосъ совсѣмъ близко отъ нея.
— Ты не можешь не спорить, старый дуракъ, — возразилъ сердито другой, принадлежавшій камердинеру Роберту.
— Ты, можетъ быть, станешь еще утверждать, что это былъ покойный Адамъ? Это была женщина, это вѣрно, — я засталъ ее здѣсь еще разъ два дня тому назадъ.
Окно, у котораго стояла донна Мерседесъ, было крайнее; оно примыкало къ сѣнямъ и находилось близъ главнаго подъѣзда, куда только что вышли говорившіе.
— Хотѣлъ бы я очень знать, что же ей здѣсь нужно, — продолжалъ слуга, — однако вѣрно то, что она ходитъ на галлерею и заглядываетъ въ комнату больного.
Онъ тихо и насмѣшливо засмѣялся.
— Это конечно не глупо, и нашъ братъ дѣлаетъ тоже!.. Тамъ, точно на театрѣ, - черныя арабскія рожи, спальня, украшенная какъ будто для короля Марокко и бездна фальшивыхъ драгоцѣнныхъ камней… Гордая барыня стоитъ на колѣняхъ подлѣ больного принца, а нашъ господинъ сидитъ при этомъ, какъ часовой и не спускаетъ глазъ съ колѣнопреклоненной, какъ будто хочетъ изобразить ее на картинѣ… Онъ слишкомъ ужъ усердствуетъ, сидитъ тамъ день и ночь, а у барыни должно быть нѣтъ ни стыда, ни совѣсти, что она допускаетъ это и нисколько не стѣсняется насъ, — вѣдь ужъ весь домъ потѣшается надъ этимъ. Я думаю, ей было бы пріятно, чтобы хозяйка не возвратилась болѣе — въ домѣ Шиллинга тепло и выгодно. Знаешь, Фрицъ, вотъ было бы смѣшно, еслибы наша госпожа вдругъ неожиданно вернулась и увидала бы все это въ окно.
Онъ говорилъ, понизивъ голосъ, почти шопотомъ, и всетаки каждое изъ этихъ гнусныхъ словъ раздавалось въ ушахъ молодой женщины, какъ ударъ молота. Голоса умолкли, а она все еще стояла, какъ окаменѣлая, закусивъ нижнюю губу.
