Такъ наступила ночь, и доктора разошлись одинъ за другимъ; остались только напрасно обруганный старый домовый врачъ и маіорша, не бывшая въ состояніи покинуть монастырское помѣстье, когда тамъ съ жизнью мальчика угасало горячо любимое ею родовое имя.
Она молча снова взяла въ свои руки на эти немногіе часы управленіе домомъ. Ей казалось, что она изойдетъ кровью и умретъ отъ ранъ, нанесенныхъ ей этимъ днемъ, но она хлопотала по хозяйству съ блѣднымъ неподвижнымъ лицомъ, какое прислуга привыкла видѣть у нея. Она выдала провизію изъ кладовой и приказала готовить ужинъ для прислуги, которая осталась въ этотъ день безъ обѣда… Изъ малой долины приходили вѣстникъ за вѣстникомъ съ горестными извѣстіями о несчастіяхъ, — она не допускала ни одного изъ нихъ до брата, который ничѣмъ не могъ помочь бѣдѣ и въ страшныхъ мученіяхъ искупалъ свои грѣхи у постели умирающаго сына.
Онъ не видалъ ее. Онъ только разъ поднялъ голову и заскрежеталъ, какъ бѣшеный, зубами, когда одна изъ служанокъ сострадательно подала ему стаканъ воды съ виномъ, чтобы освѣжиться. Онъ съ отвращеніемъ оттолкнулъ отъ себя питье… Онъ не замѣчалъ также и преданнаго врача. Онъ только вздыхалъ и вздрагивалъ всѣмъ тѣломъ, когда маленькія ноги, къ которымъ онъ прильнулъ головой, все слабѣе и слабѣе подергивались судорогами.
Въ присутственной комнатѣ становилось все тише и тише. Однообразное журчаніе фонтана посреди двора врывалось туда черезъ открытое окно, а легкій ночной вѣтерокъ шелестѣлъ верхушками липъ и, проникая въ комнату, шуршалъ бумагами, лежавшими на столѣ въ оконной нишѣ.
На башнѣ бенедиктинскаго монастыря пробило одиннадцать часовъ, и, прежде чѣмъ раздался послѣдній ударъ, тѣло умирающаго вытянулось во весь ростъ, и, когда вскочившій съ крикомъ совѣтникъ приложилъ ухо къ открытому рту ребенка, онъ уже пересталъ дышать.
Долго онъ прижималъ къ своей груди бездушное тѣло и цѣловалъ еще теплое дѣтское лицо. Потомъ поправилъ подушки, бережно уложилъ на нихъ голову мальчика, закрылъ ему глаза и молча вышелъ изъ комнаты, даже ни разу не оглянувшись.
Маіорша сидѣла въ неосвѣщенной столовой. Дверь была отворена, и она могла видѣть все, что происходило въ присутственной комнатѣ. Она слышала какъ совѣтникъ вышелъ изъ сѣней, прошелъ по двору и захлопнулъ за собой калитку.
— Онъ пошелъ въ малую долину, — прошепталъ докторъ, когда она тихо подошла къ нему. — И какъ бы ни были плохи тамъ дѣла, для него это лучше. Тамъ его ожидаютъ тяжелыя заботы, которыя облегчатъ ему его тяжелое горе.
Докторъ также ушелъ. Маіорша закрыла нижнія окна, спустила шторы и, чтобы освѣжить воздухъ, открыла верхнія половинки оконъ… Съ минуту простояла она, какъ бы въ оцѣпенѣніи передъ трупомъ мальчика, который прошелъ по землѣ лишь для того, чтобы причинять несчастія и страданія всѣмъ окружающимъ, — и, прижавъ руку къ груди, сказала себѣ, что и она виновата въ томъ, что страстно желала продолженія рода Вольфрамовъ, и исполненіе этого приступнаго желанія было послано въ наказаніе ей.
Она погасила огонь, заперла двери и пошла въ кухню. Тамъ уставшія служанки спали, сидя на порогѣ. He будя ихъ, она убавила огонь въ лампѣ и черезъ дворъ пошла въ садъ. Первый разъ въ жизни ей некуда было приклонить голову. Совѣтникъ выгналъ ее изъ дому и унесъ въ карманѣ ключъ отъ мезонина, который, несмотря ни на что, былъ пока еще ея неоспоримой собственностью… Она сѣла на садовую скамью и хотѣла дождаться утра, чтобы тогда искать себѣ пріюта въ домѣ Шиллинга.
Звѣзды сіяли во всемъ своемъ великолѣпіи надъ монастырскимъ помѣстьемъ, надъ старымъ фронтономъ и стѣнами, въ которыхъ она играла счастливымъ ребенкомъ, мечтала гордой невѣстой и невыразимо страдала женой и матерью — страдала по своей собственной винѣ! И то, что начато было этимъ бурнымъ днемъ, докончила тихая, торжественная, молчаливая ночь, — совершился переворотъ въ женской душѣ, которая еще сегодня послѣ обѣда, преисполненная ревности и жажды мести, возмущалась при извѣстіи, что коварно покинутый, хотя еще до сихъ поръ любимый, мужъ былъ счастливъ съ другой и забылъ ее непримиримую. Она должна была бороться съ собой, чтобы въ порывѣ ненависти не броситься на прекрасную женщину, дочь ненавистной «второй» жены. Но теперь все прошло, и душа ея просвѣтлѣла…
