На порогѣ входныхъ дверей, раздѣлявшихъ фасадъ на двѣ равныя части, стояла стройная, красивая женщина. Передъ нею былъ столъ, заваленный книгами и картинами, съ которыхъ она тщательно стирала пыль. Съ удивленіемъ посмотрѣла она на незнакомую дѣвушку, робко подвигающуюся впередъ и при этомъ невольно опустила картину, которую только что собиралась вытирать, – это была фотографія Флоры въ овальной рамкѣ.
Неужели это была тетушка Діаконусъ? По описанію Флоры, пропитанному ѣдкою насмѣшкою, Кети представляла ее себѣ маленькою, сморщенною старушкою съ почернѣвшими руками отъ кухонной посуды и посѣдѣвшею отъ заботъ о разныхъ банкахъ съ соленьями, печеньями и вареньями. Но эта картина не имѣла ничего общаго съ стоявшею передъ нею дамою: ея маленькое, немолодое лицо было нѣжно и благородно, а выразительные глаза ласково смотрѣли изъ-за бѣлаго, кружевнаго платка, слегка наброшеннаго на густые, пепельные волосы.
Неловкое положеніе Кети увеличивалось, и робко приближаясь къ ступенькамъ лѣстницы она произнесла извиненіе едва слышнымъ голосомъ.
– Я играла въ этомъ саду еще ребенкомъ и только нѣсколько дней тому назадъ пріѣхала изъ Дрездена, – это моя сестра, – сказала она, торопливымъ движеніемъ указывая на портретъ Флоры, затѣмъ Кети засмѣялась и покачала головою, какъ будто стыдилась своего представленія.
Пожилая дама тоже засмѣялась; положивъ на столъ картину, она мѣрными шагами спустилась съ лѣстницы и протянула обѣ руки своей молодой гостьѣ.
– Въ такомъ случаѣ вы младшая свояченица Брука? Я не знала, что въ виллу пріѣхала родственница, – сказала она съ едва замѣтнымъ оттѣнкомъ горечи въ голосѣ.
При этихъ словахъ Кети почувствовала себя нѣсколько обиженной; неужели она была такимъ ничтожнымъ членомъ въ семействѣ Мангольдъ, что Брукъ не пожелалъ даже упомянуть о своей встрѣчѣ съ нею. Съ досады она прикусила себѣ губы и молча послѣдовала за гостепріимной хозяйкой, любезно отворившей широкія двери въ просторныя сѣни.
– Вотъ моя комната, я считаю ее теперь своею родиною, – сказала она съ такою радостью въ голосѣ, какъ будто до сихъ поръ она нигдѣ не имѣла спокойнаго угла. – До того времени, какъ моего мужа перевели пасторомъ въ городъ, мы всегда жили въ небольшомъ селѣ. Средства были весьма ограниченныя, и мнѣ приходилось много трудиться, что-бъ хотя по наружности жить прилично, но не смотря на то, это была самая счастливая пора моей жизни… Душный воздухъ, вѣчная пыль и шумъ городской жизни, были ядомъ для моихъ слабыхъ нервовъ; мое стремленіе къ деревенской тишины довело меня до болѣзни. Я этого никогда не высказывала, но милый Брукъ тайно копилъ деньги и нѣсколько дней тому назадъ привезъ меня въ этотъ домикъ, который сдѣлалъ моею собственностью. – Слова эти она произнесла нѣсколько растроганнымъ голосомъ и слегка улыбнулась. – Этотъ домикъ кажется мнѣ дворцомъ, просмотрите только на широкія двери и на великолѣпную лѣпную работу на потолкѣ! Да и эти кожаные обои [4] съ золотыми разводами были, вѣроятно, весьма драгоцѣнны въ свое время. Въ саду тоже остались слѣды тисовыхъ изгородокъ и гипсовыхъ фигуръ. Говорятъ, что домъ этотъ былъ нѣкогда обитаемъ одной вдовою изъ рода Баумгартеновъ. Теперь мы все здѣсь перемыли, провѣтрили и протопили нѣкоторыя печи, чтобъ обогрѣть старинныя стѣны. Кромѣ этого мы не дѣлаемъ въ домѣ никакихъ перемѣнъ, каждый гвоздикъ останется на своемъ мѣстѣ. Новая обстановка намъ не по карману, да и совершенно излишняя.
Кети съ внутреннимъ волненіемъ оглядывала все устройство. Старомодная мебель изъ потемнѣвшаго краснаго дерева подходила какъ нельзя лучше къ желтымъ комнатнымъ обоямъ. У средней стѣны, близь широкой бѣлой печки стоялъ диванъ, обтянутый пестрымъ ситцемъ, надъ которымъ висѣлъ портретъ покойнаго Діаконуса, а по угламъ комнаты и около двухъ высокихъ оконъ возвышались группы великолѣпныхъ растеній, разные сорта пальмъ и азалій, на которые падало яркое солнце, проникавшее сквозь прозрачныя филейныя занавѣски.
Золотыя рыбки въ стеклянной водѣ, веселыя птички, заключенныя въ позолоченныя клѣтки и пахучіе весенніе цвѣты на подоконникахъ придавали комнатѣ больше жизни и уютности.
