– С ума посходили, – заволновалась Зоя Афанасьевна, – я ж сколько лет ни-ни…
Загудели гости, напирая на юбиляршу.
Распихивая толпу, Тонька протиснулась к бабушке:
– Бабуль, давай «Деревеньку мою», а?
Она взяла старушку за худую, дряблую руку.
Зоя Афанасьевна оглядела затихших гостей, отвела взгляд в сторону, на расположившееся внизу село, запела:
Деревенька моя, деревянная дальняя,
Смотрю на тебя я, прикрывшись рукой.
Ты в лёгком платочке июльского облака,
В веснушках черёмух стоишь над рекой…
Аккомпаниатор не осмелился нажать на клавиши, чтобы не разрушить прелесть бархатистого, переливающегося несколькими оттенками голоса. Чистый, как утренняя роса, красивый, как первый лесной ландыш, полился он над спящим селом: нежно играл с молодыми листочками деревьев, танцевал в складках затаившегося ветра. Никто не шевелился, боясь потревожить певунью, ведь тогда это потрясающее очарование прекратится. От самых пяток по позвоночнику побежали мурашки, расползлись по всему телу – Яна обхватила себя покрепче обеими руками, чтобы унять дрожь. Она изо всех сил старалась не заплакать.
А песня продолжалась, то замирая в воздухе, то с новой силой и щедростью разливаясь по бескрайним российским просторам…
Было уже за полночь. Фонарь-предатель освещал всю улицу перед домом Яны. Спрятавшись в темноте маленького крылечка, которое некоторые смело именовали верандой, Яна с Алёшкой страстно целовались, по-взрослому. Распустившаяся сирень была у них в союзниках, а вот сквозь щели в старых досках, которыми были забиты торцевые стены крыльца, проникал свет.
Неслышно закрылась калитка.
– Давай, Антоновна, до завтра, – громко закричали на улице.
Яна и Лёшка отпрянули друг от друга к противоположным стенам веранды. Раздался грохот.
– Мари-и-и-ин, – протянула Нина Антоновна, – ты, что ль?
Молодые затаились.
– Уходи, – одними губами произнесла Яна. Лёшка нырнул в куст сирени.
– Ты чего здесь топчешься? – с другой стороны дома появилась вездесущая соседка.
– Что вам нужно-то от меня? – раздражённо начала Яна. – Следить за мной?
Нина Антоновна равнодушно пожала плечами:
– Молока вот принесла, козьего. Полезно.
Помолчала и, уже уходя, добавила:
– От нервов помогает…
Даша сразу поняла, что, пока она отдыхала во Франции, с Лёшкой произошло что-то хорошее.
«Возможно, он даже влюбился. Очень похоже на первую юношескую пылкую любовь», – эти мысли ей доставляли удовольствие. Даже сногсшибательные впечатления от самого романтичного города мира – Парижа – отошли на второй план.
– Ничего не хочешь мне рассказать? – обратилась Даша к сыну.
Он быстро и несколько испуганно взглянул на мать:
– Да нет.
– Так «да» или «нет», – засмеялась мама.
Лёшка тоже засмеялся вместе с ней, подошёл ближе и звонко чмокнул в щёку. Он был счастлив как никогда раньше!
«Ладно, захочет, сам расскажет», – успокоилась Даша.
«Вот получу аттестат через месяц, чтоб Маринка уж не была моей учительницей, и всё расскажу маме», – планировал юноша.
Последние школьные деньки были насыщены подготовкой к экзаменам, последнему звонку и выпускному балу. Репетируя в большом коридоре вальс, одноклассники дурачились. Они и радовались, и грустили одновременно. И сами не знали – хорошо это или плохо. Понятно одно: чувства переполняли, голова была полна планов. Но нужно сделать самый последний ответственный шаг, к которому они готовились одиннадцать лет. От этого зависит, как сложится их дальнейшая взрослая жизнь. Уже к концу лета будет ясно: кто справился с итоговыми экзаменами и напряжением успешно, а кто спасовал…
Лёшка незаметно коснулся руки Яны во время репетиции и вложил туда записку. Она отказалась с ним заниматься – оставаться с Алексеем наедине было невозможно. Яна не знала, как себя вести, куда смотреть, чтобы не сталкиваться с его чёрными глазами, где стоять, чтобы не находиться слишком близко к нему.
«Всё должно было быть не так, – размышляла она, разглядывая в открытом окне знакомый пейзаж школьной аллеи из коротко стриженной акации, – это я должна быть равнодушной, уравновешенной, а он – нервным и несдержанным».
Яна терпела изо всех сил, но с каждым днём сохранять спокойствие было труднее и труднее. А Лёшке, казалось, всё нипочем: весёлый, довольный, смешной.
