Александр Христофорович, может быть у вас какие-либо просьбы? Мы будем рады выполнить их.
– Сергей Борисович, – немного подумав, сказал Бенкендорф, – я бы хотел побывать в Москве. Я помню ее до пожара 1812 года, помню ее, еще забитую ранеными французами, помню, как на ее улицах я рубился с польскими уланами – арьергардом отступающей армии Бонапарта. Еще дымились взорванные башни Кремля, а храмы были загажены и ограблены «цивилизованными варварами».
– Хорошо, Александр Христофорович, – сказал Сергей Борисович, – как только врачи посчитают, что ваше самочувствие значительно улучшилось, я пришлю за вами машину, и вас отвезут в Москву. Вы своими глазами увидите – как теперь выглядит Первопрестольная, комендантом которой вы стали сразу же после изгнания французов.
Выбор – дело трудное
Попрощавшись с Бенкендорфом, Щукин и его спутник отправились к ожидавшей их машине. Они молчали, обдумывая то, что им довелось сегодня услышать. Первым заговорил Сергей Борисович.
– Олег Михайлович, – сказал он, – с графом мы более-менее все обговорили. Думаю, что сейчас Александру Христофоровичу надо как следует подлечиться. Ведь, насколько я помню, в нашей истории Бенкендорф скоропостижно скончался в 1844 году от инфаркта. Я не ошибся?
– Это официальная версия, – ответил Щукин, садясь за руль черной иномарки, на которой он с Сергеем Борисовичем приехал в санаторий. – Но, поговаривали, что смерть его была не случайной. Впрочем, кто теперь разберет. Важно, чтобы в новой версии истории России этого не произошло. Хотя, в любом случае, надо осторожно выводить графа из игры, а вместо него пусть спецслужбы империи возглавит ротмистр, пардон, уже майор Соколов. Кстати, каково ваше мнение об этом молодом человеке?
– Мое мнение?.. – машина тронулась с места, и подполковник на несколько секунд задумался. Потом он ответил. – Мне кажется, что Дмитрий далеко пойдет. Он умен, хорошо образован, инициативен, порядочен и храбр. В последнем я убедился лично, когда нам пришлось обезвреживать британцев, захвативших заложников. Думаю, что со временем он станет так же близок к императору, как Бенкендорф.
– К тому же, как я слышал, – улыбнулся Сергей Борисович, – ваша дочка с большим интересом поглядывает на этого молодого человека…
– Гм, – немного сконфуженно ответил Щукин, – пока еще рано об этом говорить. Моя Надежда – девица взбалмошная и непостоянная, как все женщины. Но, если между ними возникнет что-то серьезное, то я этому буду только рад. Пора ей подумать о семейной жизни, а мне, наконец, заняться воспитанием внуков.
– Дай то, Бог, – сказал Сергей Борисович. – Но это все лирика. Нам же надо подумать о материальном обеспечении всей операции. А потому, наш следующий визит к Антону Воронину. Ведь, если бы не его изобретение, то вряд ли мы сейчас ломали голову над проблемами XIX века.
– С ним будет труднее, – вздохнул Щукин. – Антон – человек, который не любит работать под контролем. Он по натуре индивидуалист и анархист. Впрочем, он достаточно разумен, чтобы понять пользу от нашего сотрудничества. Надо только разговаривать с ним как с равным. И не пытаться диктовать ему свои условия, воздействуя на его здравый смысл.
В конце концов, он, как изобретатель, желает совершенствовать свое изобретение, а без нашей помощи и поддержки это невозможно. Как я выяснил, после строительства машины времени он все внимание теперь уделяет только ей. Свои коммерческие дела он изрядно запустил, что сказалось на его финансовом положении. И самостоятельно ему просто невозможно продолжить свою работу.
А тут мы – с предложением финансирования его опытов, возможностью достать любые, даже самые дорогие и редкие комплектующие для новых, более совершенных образцов его детища. Как вы полагаете, он поймет всю пользу нашей совместной работы?
– Думаю, что да, – кивнул Щукин. – Тем более, что он не хочет подвести своих друзей, для которых прекращение контактов с прошлым станет самой настоящей трагедией. Как я понял из вашего доклада, между Николаем Сергеевым и великой княжной Александрой Николаевной возник роман?
