Шварц хотел учинить форменный допрос, но, смутившись и покраснев, слабо проговорил:
- Извините... как вас... Супу вам матрос принес...
Старуха молча таращила глаза.
Офицер вынул из кармана рубль и, сунув больной, направился к двери.
- Спасибо, родимый, - услышал он хриплый голос.
- Выгружайся скорее и выходи, - сказал Шварц матросу и вышел на двор. От непривычки к дурному воздуху его мутило.
Круглов, опорожнив котелок и карманы, последовал за ним. Радуясь, он благодарно смотрел на офицера, а тот, выйдя на улицу, заговорил просто:
- За доброту твою - хвалю. Молодец!
- Рад стараться, ваше высокобродье!
Офицер сделал серьезное лицо.
- Подожди стараться! Слушай дальше! А за то, что нарушил закон...
Он затруднялся, какое наказание применить к провинившемуся. Нужно бы покарать матроса надлежащим порядком, но ему, точно тяжелый, несуразный сон, мерещилась уродливая, затхлая жизнь подвала и одинокая, забытая богом и людьми старуха. Совесть офицера смутилась, а вместе с нею поколебалась всегдашняя твердость и уверенность.
- Да, вот как... - идя рядом с матросом, удивлялся он сам себе.
Простить матроса совсем он тоже не мог: против этого протестовало все его существо.
- Э, черт возьми! - досадливо выругался он, а Круглов, не расслыхав, спросил:
- Чего изволите, ваше высокобродье?
- А вот что изволю... За нарушение закона ты должен... должен...
И опять не поворачивался язык произнести нужные строгие слова. Мозг озарился мыслью, что, быть может, во всем мире нашелся один лишь человек, этот нескладный матрос, который пожалел старуху, умирающую в чужом доме, среди чужих людей.
Круглов робко косился на офицера, не понимая его волнения.
На дворе экипажа, против канцелярии, Шварц, все еще колеблясь, приказал идти матросу в роту и, когда тот отошел от него, крикнул вслед:
- Слушай! На двое суток в карцер пойдешь!
- Есть, ваше высокобродье! - бойко ответил матрос.
Они разошлись оба довольные.
ШАЛЫЙ
I
После обеда в сопровождении квартирмейстера явился он на канонерскую лодку "Залетную", стоявшую на малом рейде, и сразу же обратил на себя внимание всей команды.
Матросы только что кончили отдых и, залитые жгучими лучами весеннего солнца, перевалившего за полдень, распивали чай. В прозрачной синеве неба кое-где дремали белоснежные облака. Море, спокойное вдали, лениво плескалось и притворно ласково терлось о железо бортов судна. По рейду, разводя волну, проходили портовые буксиры, легко скользили ялики и шлюпки. Слышались гудки пароходов, выкрики людей, свистки капралов.
В ожидании старшего офицера, которому отправили препроводительный пакет, прибывший матрос, согнув в коленях ноги, опустив, как плети, длинные руки, стоял на шканцах, мрачный, неряшливо одетый в поношенное казенное платье. Был он худ, но широк костью и жилист, с плоским, как доска, смуглым лицом, на котором вместо бороды несуразно торчали два ненужных клока вьющихся волос, точно нарочно приклеенных к крупному подбородку. Голова, с которой съехала на затылок фуражка, обнажив покатый лоб, немного склонилась к правому плечу, а черные с вывороченными веками глаза, глубоко засевшие в орбитах, неподвижно глядели куда-то в сторону, широко раскрытые и мутные, точно у безумного.
Подошел старший офицер, лейтенант Филатов, сытый и аккуратный, в белом кителе и до блеска начищенных черных ботинках.
- Что за чучело такое?
Матрос передвинул ноги, поднял правую руку к фуражке и, отдавая честь, молча уставился на старшего офицера, а тот, заглядывая в бумагу, начал спрашивать:
- Как фамилия?
- Матвей Зудин, - лениво цедил сквозь зубы матрос.
- В тюрьме сидел?
- Так точно, ваше бродье.
- За что?
- Не могу знать.
- Э, да ты, я вижу, гусь лапчатый...
- Никак нет - я матрос Зудин.
- Молчать!
Филатов пытливо заглянул матросу в глаза и отступил шаг назад.
- За оскорбление начальства сидел в тюрьме?
- Никак нет.
- Врешь!
Зудин задвигал широкими скулами.
- Я никогда не вру...
- Отвечать не умеешь! Я тебя проберу!.. Пошел!
Зудин взял свой чемодан и направился к носу, ни на кого не глядя, переваливаясь с боку на бок, шаркая по палубе большими порыжелыми сапогами.
