- Я, - говорит, - историю изучаю и никаких делов с микроскопом не имею...
Досадно мне, а все-таки на своем стою. Попадается еще студентик, маленький, горбатый. По одежде видать - из бедных. Объясняюсь с ним. Ничего - слушает серьезно, расспрашивает. Потом говорит:
- К сожалению, я микроскопа не имею, потому что на юриста занимаюсь. Но у меня есть друг, который на профессора готовится. Он вам покажет.
Слава богу. Дело, думаю, налаживается...
Приходим в квартиру ученого. Комната узкая, длинная. Все полки уставлены какими-то баночками, книгами. На столе, на стульях тоже книги. Некоторые раскрыты. И столько их, что мне не прочесть бы за всю жизнь.
Сам ученый - человек высокий, худущий. Ноги длинные, тонкие, раздвинуты, как циркуль. Голова большая, волосы назад зачесаны, виски с плешами. На носу пенсне в роговой оправе. Одет просто. А что меня больше всего удивило в нем - это лоб. Крутой такой и вершка четыре высоты. Сразу видать - толстодум!
Я даже растерялся, как увидел ученого. Выпрямился, руки по швам держу.
Мой студент рекомендует меня с усмешкой:
- Познакомься - интересный экземпляр...
И рассказал ему, чего я добиваюсь.
- Так вы хотите в микроскоп посмотреть? - спрашивает меня ученый.
- Так точно, ваше высокоблагородье, очень даже желаю, - отвечаю я.
Он покраснел, нахмурился. Что, думаю, такое? Неужто в генеральском чине?
Протер пенсне платочком, поморгал глазами и на меня посмотрел внимательно так. Потом говорит мне ласково:
- Присядьте на стул... Вы напрасно меня так величаете...
- А как же прикажете?
- Просто - Василий Иванович...
Вижу - человек добрый, обходительный. Я посмелел. Поговорили немного. Потом ученый поставил на стол машинку, микроскоп-то этот самый. А когда он все приготовил, я посмотрел в него.
Ах, братцы мои, ну до чего это интересно! Маленькая капелька воды стала с яблоко величиною, а в ней штук пятьдесят микробов. Живые, копошатся. Да вы себе и вообразить-то не можете такую вещь. А Василий Иванович все мне объясняет и другие сорта показывает. Он их сам разводит, микробов-то. Прямо точно колдун какой-то. Есть из них заразные. Попадет к тебе внутрь и сразу уложит в могилу.
Больше часу я любовался.
Кончили мы с микроскопом, полбутылочку водочки втроем разгрызли, закусили сырцем, колбаской и расстались друзьями.
Теперь кажется, будто во сне все это видел.
И какие люди есть на свете! Взять, например, Василия Ивановича. На профессора готовится; студенты башковиты, а он обучать их будет. Это понять нужно. А со мной обошелся так запросто, ровно товарищ. Вот...
Целую зиму провел я в экипаже. В свободное время все книжками увлекался. Хотел достукаться до настоящего понимания жизни. И дело хорошо шло на лад: голова моя пухла, хоть обруч железный нагоняй на нее...
А летом меня списали на канонерскую лодку. Нагрузились мы разными припасами и опять в заграничное плавание махнули. На этот раз еще дальше побывали. В новые места заходили, новые диковинки смотрели. И ко всему у меня любопытство все больше росло...
Бывало, ночью идешь... Темень непроглядная. Кругом ни живой души. Все море, море. Кажется, никого на земле нет, кроме нашего корабля. Даже беспокойство начнет зарождаться. И вдруг где-нибудь далеко-далеко, чуть видно, огонек засветится. Смотришь - оказывается маяк. Мечет в черную пустоту лучи свои, как будто успокаивает:
"Не бойтесь... Курс верный..."
На душе сразу приятно станет.
Иногда утес попадется, высокий, бурый, весь в трещинах. Внизу волны бьются, окружают его снежной пеной, что-то рассказывают. А он, точно часовой на посту, стоит одинокий среди моря и будто следит за направлением кораблей...
Всю осень наш корабль проканителился в Средиземном море, а к зиме направился в Индийский океан.
Проходили через Суэцкий канал. Удивительный, братцы, этот канал. Тянется он на сто сорок верст и два моря соединяет. Африканский берег зарос скудным кустарником и тростником, а на азиатском ничевохоньки нет. Только видны желтые пески пустыни - далеко-далеко, до края горизонта. Господи, чего только человек не придумает! Ведь нужно же такую махину прорыть.
