- Пошлите, Базиль, - перебила его Розалия.
- Куда? - не понял владелец гостиницы, но, не дождавшись ответа, продолжил: - Пистолет я, так и быть, достану. По старой дружбе. Есть у меня один на примете. Бьет как гранатомет. Мужчина все время должен чувствовать себя мужчиной. Страшно - сунул руку в карман, а он там, тяжеленький. Страх как рукой снимает.
- Вот-вот, - покачала головой Розалия. - Только этому вы и можете научить.
- Вам, женщинам, этого не понять, - развязно ответил Базиль. - Что есть женщина? Кастрюли, утюги, кружева и...
Владелец гостиницы не успел договорить. Изящно приподняв двумя пальцами подол длинного кружевного платья, Розалия красивым ударом ноги отправила оратора в кусты.
- Идите за мной, Александр, - как ни в чем не бывало сказала она. - Мы можем опоздать к ужину.
Трудно передать Сашино состояние в этот момент. Там было много всего: и восхищение, и крайняя степень удивления, и уважение. Было даже немного жалости к Базилю, но она скоро прошла.
ЖАЛОСТЬ
Не надо путать жалость с сочувствием. Сочувствовать можно всему человечеству, а жалеть только самого себя и потраченных денег.
Вообще-то, людям свойственно жалеть друг друга. Посмотрев какой-нибудь индийский фильм, где герой, обливаясь горючими слезами, душит собственного сына, телезритель плачет как ребенок от жалости к обоим. И не из интернациональной солидарности, а от чистого сердца. Но чуть погодя, из-за сущей безделицы, тот же зритель начинает поедом есть домочадцев: пригорели котлеты или тапочки оказались не на том месте. Создается впечатление, что далекий индийский гражданин зрителю дороже самых близких людей. Можно, конечно свалить все на силу искусства, но тогда совсем ерунда получается. Какое же искусство может тягаться с силой жизни? Разве что, искусство жить.
Вечер выдался прекрасный. Теплый воздух ласкал кожу как шелковая сорочка. Солнце висело между крышами зданий и горизонтом, окна домов налились слепящим золотом девятьсот девяносто девятой пробы, а зелень в тенистых двориках слегка потемнела. Все обрело покой и устойчивость египетских пирамид. Впрочем, Дыболя не очень интересовали богатые краски летнего вечера. Он следовал за Розалией и думал о том, как эта красивая статная дама выглядит без платья. Заодно он похваливал себя за то, что не остался жить у профессора. В общем, как когда-то писал древнегреческий поэт Клеанф: "Строптивых Рок влечет, ведет покорного".
Миновав уютный бульвар с голубями и фонтаном, Розалия с Дыблем вышли на центральную площадь, и Саша в растерянности остановился.
- Смотрите, украли, - выдохнул он. Еще в полдень памятник стоял на месте. Сейчас же от него остался один гранитный постамент, да и тот был изрядно попорчен - несколько облицовочных плит отвалились и под ними обнажился грубый железобетонный каркас.
- Какая жалость, - Мельком взглянув туда, где недавно возвышался бронзовый Дыболь, неискренне проговорила Розалия. Она взяла Сашу под руку и добавила: - Украли и ладно. Значит кому-то понадобилось место. Пойдемте, Александр, дома будете лить слезы.
Не отрывая повлажневшего взгляда от изуродованного постамента, Дыболь как загипнотизированный последовал за Розалией.
- А кому понадобилось место? - у самых дверей дома спросил он.
- Ну откуда же я могу знать? - ответила Розалия. - Какому-нибудь очередному счастливчику вроде вас. Думаете, вы один такой? Вот сюда, Александр. Это мой дом.
По белым мраморным ступеням они поднялись на второй этаж. И тут же навстречу им вышла старая толстая служанка в крахмальном кужевном переднике и такой же наколке. У неё было ничего не выражающее, сытое лицо и пухлые в детских перевязочках руки.
- Добрый вечер, Августина, - поздоровалась с ней хозяйка дома.
- Здрасть, - сказал Саша.
- Это мой гость, Августина. Его зовут Александр. Покажите ему комнату. Ту, в которой жил художник, - доброжелательно распорядилась Розалия. Идите, Александр, посмотрите спальню, можете отдохнуть. А через полчаса я жду вас в столовой. Августина объяснит вам, как её найти. И не расстраивайтесь, Александр, из-за памятника. В следующий раз будете умнее.
