В безднах Земли - страница 66

Наконец раздался звонок — сигнал, предлагающий мне покинуть великолепный пещерный зал и направиться к выходу.

Добравшись до основания входного колодца, люк которого был открыт, я впервые за полгода увидел пробивающийся слабый дневной свет. Как не волноваться? Я был горд собой, когда, выбравшись на край колодца, скороговоркой начал отвечать на вопросы, которыми меня наперебой засыпали американские и французские журналисты.

Приятнее всего мне было слышать шелест листвы, ощущать запах зелени, дуновение ветра.

Затем в сопровождении Натали, ее двоюродного брата и Жана-Пьера Мезона я самолетом вылетел в Хьюстон, где провел первую ночь своей реадаптации в нейрофизиологической лаборатории Центра пилотируемых космических кораблей имени Линдона Джонсона, где записали кривые моего сна.

Две недели я провел в Клер-Лейк-Сити (возле Хьюстона), где по программе проводилась заключительная часть эксперимента. Нужно было опять по целым дням носить кардиографические электроды и ректальный зонд. То же самое — две недели в Париже, чтобы изучить реадаптацию моего биологического ритма после путешествия в сверхскоростном самолете после перелета с запада на восток.

Эта заключительная стадия эксперимента оказалась для меня самой трудной. Из-за инцидента на Олимпийских играх в Мюнхене мне не удалось опубликовать ни одной статьи, что помогло бы хоть частично расплатиться с огромными долгами, в которые я залез, дабы провести эксперимент на должном уровне. У нас не было денег даже на квартиру и еду. Лишь благодаря любезности нескольких друзей из парижского спелеоклуба (Французского клуба альпинистов) нам удалось кое-как выйти из затруднений. Вдобавок все автоматические приборы остались в Сан-Антонио, так что моей жене и товарищам пришлось поочередно не спать по ночам, чтобы каждые четверть часа записывать мою температуру.

После этой заключительной стадии эксперимента я попытался вернуться к нормальной жизни, испытывая серьезные финансовые трудности. Прошло около двух месяцев, пока я стал ходить вновь нормально, не утомляясь физически. Особенно я уставал, поднимаясь по лестницам метрополитена.

Мое здоровье в результате длительного пребывания в пещере и недостатка физической активности как будто не ухудшилось. Пожалуй, наиболее серьезно это сказалось на фении. Майор Фитч, из Хьюстонского центра НАСА, который контролировал зрение американских космонавтов, тщательно обследовал мои глаза до и после эксперимента. Он был первым, кто побывал у меня под землей перед съемкой фильма для телевидения.

Привезенные им из Хьюстона приборы были довольно громоздки, и нашей группе, хотя ей помогали техасские спелеологи, не так-то легко было доставить их в мою подземную палатку, ничего не повредив.

В результате обследований Фитч установил, что моя близорукость значительно усилилась, а способность различать цвета изменилась. Ее нарушения были аналогичны тем, которые наблюдались десять лет назад: синий цвет казался мне зеленым. Изменились также бинокулярное зрение, стереоскопичность и адаптометрия.

В психологическом отношении эксперимент оставил после себя более заметные следы: мое самочувствие, наверное, уже никогда не будет таким, как прежде. И в самом деле, хотя уже прошло более двух лет после моего выхода из пещеры Миднайт, я еще не оправился полностью от тяжелой депрессии, явившейся результатом этого столь продолжительного испытания моей воли.

Результаты этого эксперимента прежде всего касаются изменений ритма бодрствования и сна; их легко проанализировать, не прибегая к сложным математическим методам. Эти результаты особенно интересны потому, что впервые оказалось возможным сравнить названный ритм у одного и того же индивидуума с интервалом в десять лет, чтобы выяснить, влияют ли на него возраст и старение.