«А сейчас он лысый, — подумал я. — А дядя не лысый! Но усы у дяди висят до подбородка, так же как у Сайрио».
— А ты познакомился с Сайрио в ссылке? — спросил я, вспомнив рассказ дяди об Онеге.
— Не перебивай! — рассердился дядя. — Сейчас я рассказываю про Потапыча, а не про себя!
…Один раз, зимой, полковник с Потапычем отсиживались в полуразрушенной фанзе. За стеной гудел ветер. Связи со штабом не было из-за метели и прорыва японцев. Вся фанза была завалена соломой. Полковник полулежал на топчане. Потапыч топил соломой маленькую железную печку. Вдруг открылась и захлопнулась дверь, впустив клубы белого пара со снегом и троих солдат. Двое были с примкнутыми к винтовкам штыками, а третий — без оружия, без шапки и весь избитый. Все трое были запорошены снегом. Конвойные отдали честь полковнику и передали ему какую-то записку. «Ах! — закричал полковник, — Ах! — Он дважды пробежал записку глазами. — Агитатор! Социалист! Сволочь! — закричал он. — В моём полку!.. — и опять упал на топчан. — Потапыч, воды!» — приказал он. Потапыч подал ему стакан воды. Он выпил его залпом, чуть не расплескав. «Водки!» — приказал полковник. Потапыч подал водки. Полковник выпил. Он сразу покраснел как рак. Как варёный рак. «Видишь ты эту птицу, Потапыч?» — отдышавшись, спросил полковник, кивнув на арестованного. «Так точно, вашескородие! Вижу!» — «Это сволочь и предатель! Он возмущает наших доблестных солдат против отечества! Против царя-а! Ясно тебе, кто это такой?» — «Ясно, вашескородие!» — «Сейчас же выгони из соседней фанзы солдат и сиди с ним там! Не спускай с него глаз! Понял?» — «Так точно, вашескородие!» — «Можешь бить его, только не до смерти! — взвизгнул полковник. — Не расставайся с ним ни на минуту!» — «Слушаюсь, вашескородие!» — козырнул Потапыч…
— Внимание! — сказал Порфирий. — Впереди порог!
— Это был Сайрио? — не выдержал я.
— Сайрио, — сказал дядя, хватая весло и пряча в карман трубку.
— И что Потапыч с ним сделал?
— Ничего он с ним не сделал! Это Сайрио с ним сделал!
— С кем?
— Правее! — крикнул Порфирий.
— С Потапычем, чёрт возьми, с кем же ещё?
— А что он с ним сделал?
— Не «что», а «кого»!
— Ничего не понимаю! — сказал я. — Как «кого»?
Дядя сердито смотрел вперёд.
Там, впереди, на реке, кипели белые волны…
— Нечего перебивать! — возмутился дядя. — Большевика он из него сделал, вот кого! Пять суток Потапыч охранял арестованного. Потапыч и Сайрио беседовали с глазу на глаз день и ночь…
Рёв реки становился всё громче.
— На пятые сутки, когда за арестантом пришли из штаба дивизии, их след простыл…
— Чей след?
— Сайрио и Потапыча! Полковник велел им не расставаться, они и не расстались…
Река мелела, и течение усиливалось, и плот бежал всё быстрее навстречу кипящему порогу. Впереди было всё бело от пены, из которой торчали каменные лбы — то тут, то там — по всей ширине реки и далеко впереди. Над камнями и над кипящей водой дымились облака брызг с разноцветными радугами.
Дядя И Порфирий стояли на вёслах, а я с длинной вагой в руках — в середине плота.
— Теперь гляди в оба! — глухо крикнул Порфирий. — Левей!
Его голос тонул в приближающемся рёве…
Дядя и Порфирий несколько раз взмахнули вёслами, а я оттолкнулся от дна — здесь было мелко, — и плот пролетел слева от огромного камня, колыхнувшись на буруне.
— Правей! — крикнул Порфирий.
Опять несколько ударов вёслами и толчки вагой — и мы пролетели мимо другого камня.
Вода захлёстывала на плот, буруны обдавали нас ледяными брызгами, и рёв стал оглушительным… Мы летели в кипящей белой воде, лавируя между камнями…
— Лево! — крикнул Порфирий.
Его почти не было слышно…
— Право!
Плот качался и подпрыгивал…
— Прямо-о-о!
Последние два камня, между которыми мы проскочили, резко тряхнули плот. Мы летели со страшной скоростью…
Ревущий порог остался позади.
— Теперь проскочить стенку — и порядок! — сказал Порфирий.
— «Какую стенку?» — хотел я спросить, но было уже поздно: нас несло на отвесную каменную скалу…
— Миша, отойди на левый борт, — спокойно сказал Порфирий…
Я сделал шаг влево, раздался страшный треск, плот встал дыбом, и я очутился в воде…
