Вскоре проснулся и не сразу понял, где находится: едва открыв глаза, наткнулся на удивленный взгляд отца, который, судя по всему, давно уже наблюдал за ним.
– Как это называется? – спросил тот, шевеля одной правой стороной губ и указывая на них.
– Рот, – ответил Хулио.
– В рот, закрытый глухо, не влетит муха, согласен? Но с чего бы им туда влетать?
– Это же поговорка, папа. Не надо понимать буквально.
Хулио оставил словарь синонимов и антонимов на краю кровати и понял, поднимаясь, что не сможет вернуться в редакцию. Болела голова, а кроме того, им владело нервное напряжение – действие еще не выветрившегося хмеля. Он прямо из палаты позвонил шефу и извинился, что не придет. Было еще рано, однако он решил идти домой и оставить себе весь остаток дня.
– Мне пора.
Отец взял книжку здоровой рукой и, постаравшись придать лицу – правой его стороне – озабоченное выражение, ответил:
– Дефектный какой-то словарь. На муху антонима не дает. И на рот – тоже.
– У этих слов нет антонимов, папа.
– Да быть того не может. Всякое действие рождает противодействие. Таков непреложный физический закон. Или пренеложный? Как правильно? Ну, неважно… Суть в том, что не может быть ни мухи, ни рта без немедленной возвратной реакции, наподобие отдачи при выстреле. В противном случае в природе непоправимо нарушилось бы равновесие.
Он говорил обрубками слов, шевеля только половиной рта и, наверно, языка, но Хулио мысленно вставлял за него недостающие слоги. И домой он пришел, так и не сумев отыскать ничего, что могло бы иметь значение, обратное мухе и рту. Не мог он и представить себе мир, где немухи будут влетать во вселенную нертов или вылетать оттуда. Благотворные последствия алкоголя уже полностью сошли на нет, но нежеланные – безотчетная тревога и нервозность, неприятные ощущения в желудке, головная боль – никуда не делись. Он прошел в ванную, достал из аптечки таблетку болеутоляющего и принял ее прямо там, запив водой из-под крана. Потом направился в спальню, повалился на кровать, закрыл глаза и, вызвав в памяти придвинувшееся будто из тьмы времен лицо женщины в кафетерии, а потом сопоставив то единственное, что совпадало с его приключением там, что он называл левой стороной носка или жизни, испытал боль такой силы, что плакать захотелось. И он заплакал – несомненно, это опять нежеланным образом сказывалось выпитое. Другое дело, что плакал он как бы напоказ, чтобы скрыть, быть может, что теперь, по прошествии стольких лет, чувствует себя таким же одиноким и всеми брошенным, как и тогда, но все же он плакал, и подобающие случаю слезы лились из глаз и должным образом увлажняли подушку. Наверно, надо было, подумал он, навсегда остаться на той стороне, там, где, по крайней мере, можно было рассчитывать на любовь или что там еще пробуждала в нем Лаура?
Внезапная мысль заставила его привскочить и сесть в постели. А что, если он, сам того не зная, живет на этой, другой стороне? Быть может, отец прав и в самом деле у слов муха и рот некогда существовали противоположные значения, просто никто уже не помнит об этом? Неделю назад редакция послала его «освещать» манифестацию, главным лозунгом которой было: ДА ЗДРАВСТВУЕТ ИНФРАСТРУКТУРА! – и Хулио вернулся в газету в растерянности, не зная, что писать, потому что это напомнило ему другое уличное действо, где люди выкрикивали слово танки. Вместе с тем нельзя было не признать, что первополосные новости уже довольно давно не имели отношения к значительным событиям, но, казалось, кроме него, никому в редакции нет до этого дела.
Он поднялся, подошел к окну и увидел то же, что всегда, – узкую улицу, заставленную вдоль обочин автомобилями. Женщина толкала перед собой детскую коляску, ища, как бы перейти на другую сторону. Его поразило, что жизнь в этом хаосе воспринимается как должное, и в течение нескольких мгновений он ни капли не сомневался, что пребывает в той части вселенной, которая уже вступила в процесс распада. Но как давно он идет? И, во всяком случае, как следует вести себя, чтобы обрести полноту хотя бы немного упорядоченной реальности?