— На мгновение мне показалось, что с тобой вот-вот что-то случится, — сказал Юрий, умолчав о том, в чьих глазах он это увидел и что за странный разговор предшествовал этому видению. — И, хочешь верь, хочешь нет, это был один из самых страшных моментов в моей жизни. Я примчался так быстро, как только мог. Даже не задумывался, искать ли тебя на работе или, может, ты попала в аварию по дороге. Я знал, где тебя искать, как знаю, что именно причинило тебе боль.
Он избегал глядеть на экран ноутбука, зная, что там увидит. Она отстранилась и смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Этот маленький, неизвестный науке, но очень милый зверёк. Ты никогда не поймёшь, что твориться у него в голове, но Юрий достаточно времени провёл, наблюдая за его повадками. Сейчас она начнёт всё отрицать. Может быть, попробует свести к шутке.
Но вопреки ожиданиям, Алёна улыбнулась и сказала:
— Я не помню, чтобы такое с тобой случалось — хоть раз.
— Да.
Юра потёр шею. Он начал понимать, что позволил себе сказать больше, чем необходимо. Квартира расчерчена на квадраты, и он, упрямая чёрная ладья, уже глубоко в стане белых.
Жена оттолкнула его, без злобы смахнула на пол решебник, как кошка смахивает с хозяйского стола многочисленные неустойчивые предметы. Встала на табурет и, балансируя на одной ноге, запустила пальцы в его волосы. Слова вибрировали в них и проникали сквозь черепную кость прямо в голову.
— Если уж ты начал доверять мимолётным, ни на чём не основанным ощущениям — а ты начал, ведь ты примчался сюда даже не позвонив! — то доверься мне, доверься моей интуиции. Когда я читаю этот дневник, я чувствую, что тот парень страдает, — она спрыгнула с табурета и отошла к окну. Уставилась невидящими глазами во двор. — Я чувствую это сквозь время и расстояние, сквозь все эти интернетовские сервера, бездушные машины. Словно касаешься травинкой оголённого провода под напряжением. Ты хочешь спросить — что это? Не знаю. Но я чувствую, что это — правда.
— Травинка — довольно сомнительный способ обезопасить себя от удара электрического тока, — пробормотал Юрий.
— Прошу тебя! — голос Алёны прозвучал как щелчок кнута. — Ты не на работе. Побудь человеком хотя бы сейчас.
— Ты же не думаешь, что всё это правда?
С улицы долетали автомобильные гудки; прогрохотал, съезжая с моста, трамвай. Казалось, весь этот набор звуков может смениться на другой по мановению пальца.
— Я думаю, что он сумасшедший, — безапелляционно сказала она.
Юра почувствовал себя бесконечно усталым. По его голове бродили, хлопая дверьми, сомнения и страхи. Было желание оказаться сейчас в другом месте, хотя бы в баре, наблюдать из тёмного угла за входящими и выходящими. Опрокинуть залпом несколько рюмок спиртного, а потом, когда опьянение сделает члены лёгкими и продует как следует голову, цедить маленькими глотками и заказывать новые порции жестом, понятным только двоим людям — ему и человеку за стойкой.
Но это было бы слишком хорошо. Слишком. Юрий сделал над собой усилие, потёр виски. На столе нашлась открытая пачка молока, и он, предварительно понюхав, отпил несколько больших глотков. Молоко было тёплым и невкусным.
— Значит, этот парень чокнутый, но ты предполагаешь что всё, что он написал — правда. Верно?
— В каком-то смысле. В его голове. — Алёна открыла окно; дождь почти закончился, стало неожиданно тепло, будто Питер, одинокий старик в морской фуражке, обнаружил в своём почтовом ящике письмо от дочери. Локтём она сломала верхушку толстянки, но не заметила этого. По лицу Юрий видел, насколько не даёт покоя ей эта идея и насколько сильно жаждет она вложить её в голову мужу. — Он считает, что всё это взаправду. Как маленький ребёнок, который первым делом принимает всё на веру, и только потом приходят взрослые, чтобы своим анализом разбить прекрасные миры на мелкие кусочки. И тем не менее фантазию нельзя создать на пустом месте. Я боюсь, что пострадают другие люди, только и всего. Этого младенца он описывает настолько живо… понимаешь, я выставляю ладони и… чувствую его вес.
Юрия разобрал смех. Алёна с досадой шлёпнула ладонями по бёдрам.
