Я огляделся по сторонам. Наши спутники ели, почти не переговариваясь между собой. Красивая Алена сидела, задумчиво вертя в руке стакан.
Бакст не обращал ни на кого внимания, чертя ножом какие–то узоры на лежащей на столе салфетке, одна бровь приподнята (по–мефистофельски), и что–то неуловимое в выражении его лица и в позе подсказывало, что это еще не конец рассказа, что это лишь пауза, после которой последует неожиданный финал.
Я вздохнул. Бакст, судя по всему, чувствовал, что его рассказ недостаточно сюжетен, что в нем слишком много прилагательных и слишком мало глаголов. И, очевидно, собирался придать рассказу завершенность и выпуклость, ввести эффектный ход.
Не нарушая красноречивой задумчивости, Бакст взялся за бутылку, невнимательно махнул ее донышком в сторону соседа справа и соседа слева, предлагая им выпить, не дождался ответа и налил только себе.
Он выпил, поморщившись, заел остатком лангета и затуманившимся взглядом обвел слушателей.
— И представляете, — как бы даже удивленно сказал он. — Эта старая история имела удивительное продолжение.
Я еще раз вздохнул.
— Выпало мне недавно под Новый год лететь в Мадрид по какому–то фестивальному делу, — продолжил Бакст. — Поездка случилась неожиданно, сломав все планы, к тому же в последний момент вышла досадная суматоха с визами и билетами, я все время спешил и все же опаздывал. Наконец все утряслось, я вылетел с пересадкой в Праге.
Но прилетев в Прагу в самый что ни на есть канун праздника, я, к своему изумлению, застаю там полную неразбериху — то ли забастовка авиадиспетчеров, то ли авария на взлетной полосе — ничего не понять.
Уже много часов царит невообразимый хаос. На воздушных линиях все спуталось, все расписания пошли к черту, везде народ и сваленные в кучи вещи, носятся оставленные без присмотра дети; в ресторанах чад и копоть, взмыленные официанты мечутся и пытаются накормить всех скопившихся, столики выносят прямо в залы ожидания, люди волнуются на разных языках — в общем, вавилонское столпотворение. А приближается, еще раз замечу, Рождество.
Я перестал жевать и внимательно посмотрел на Бакста. Что–то в его истории показалось мне подозрительным. Бакст, как ни в чем не бывало, продолжал.
— Я тоже было принялся метаться вместе со всеми и что–то требовать. Трясти какими–то бумагами и доказывать, что именно мне нужно лететь немедленно, что без меня все развалится и не состоится. Но через некоторое время одумался и понял, что поделать ничего невозможно. Руководство аэропорта бьется изо всех сил, проблему скоро решат, рейсы возобновятся и нужно просто ждать.
Оглядевшись вокруг, я обнаружил, что аэропорт вокруг просторный, современный, народ подобрался самый пестрый и живописный, авиакомпании наперебой предлагают в компенсацию задержке бесплатные услуги, а сервис повсюду, заметьте, европейский. Так что, раз уж все равно опоздал к открытию мадридского фестиваля, то не будет большой беды провести в этом шумном месте несколько праздных часов.
«Приведу себя в порядок, а потом изрядно выпью и закушу,” — с удовольствием подумал я. И тотчас приступил к осуществлению плана. Пристроил кое–как в зале бизнес–класса свои вещи, сменил костюм на мягкий свитер. Побрился в парикмахерской, освежил лицо и волосы и почувствовал себя помолодевшим на двадцать лет.
Нашел свободное место в кафе, у стойки, рядом с окном, залепленным языками снега, под телевизором, передающим выпуск новостей СNN. Выпил раз, потом второй, просмотрел иностранную газету. Перекинулся парой английских слов с соседом справа от себя и окончательно пришел в хорошее расположение духа.
И уже стал подумывать о том, чем бы таким необычным побаловать себя из еды, как услышал за спиной страшно знакомый, чудесный голос. Тут я конечно «порывисто» обернулся — и, можете представить, кого увидел перед собой? Мою Татьяну.
Бакст сделал паузу, подчеркивая уникальность ситуации. А я откинулся на спинку стула и уставился на него с изумлением — я узнал знакомые с молодых лет фразы. Мало того, что финал Бакста явно заворачивал на давно проторенную в классической литературе дорожку, так теперь он попросту отдавал бессовестным плагиатом. Бакст бросил на меня короткий недовольный взгляд и продолжал:
