Направляясь к себе, я слышала, как Марк смеется.
Моя бабушка постоянно твердила, что в каждом человеке есть что-то хорошее.
— Присмотрись повнимательнее, — мягко говорила она, — тогда и разглядишь это хорошее. У всех свои достоинства.
Бабуля никогда не общалась с Клоделем.
Его достоинство заключалось разве что в быстроте. Через пятнадцать минут детектив уже был тут как тут.
Я слышала сквозь закрытую дверь их разговор с Бержероном. Голос Клоделя звучал приглушенно, это означало, что он сильно раздражен. Ему хотелось узнать мнение Бержерона о снимках от него самого, а не от меня, но Бержерону не было дела до его желаний.
Некоторое время спустя Клодель появился в моем офисе. Ни он, ни я не произнесли ни единого приветственного слова.
— Наши предположения подтвердились, — проговорила я. — Это Ганьон.
Клодель нахмурился, но глаза его заблестели оживленно. Теперь он мог приступать к следствию.
«Интересно, есть в его душе хоть капля жалости к умершей? — подумала я. — Или вся эта история для него — только очередная возможность потренироваться? Всех перехитрить, найти злодея».
Я не раз слышала, как над изуродованным телом добродушно подшучивают, дают ему смешные характеристики. Наверное, посредством черного юмора кто-то мирится с чудовищностью убийства, ограждает себя от ужасающей жестокости реального мира или маскирует свои истинные чувства. Но есть и такая группа людей, которые легко воспринимают насильственную смерть совсем по другим причинам. Во мне возникло подозрение, что Клодель относится именно к таким. В течение нескольких секунд я пристально наблюдала за его лицом. Где-то в дальнем конце коридора зазвонил телефон.
Я питала к этому человеку чистой воды неприязнь, но не могла не принимать во внимание тот факт, что его мнение обо мне для меня важно. Я хотела ему нравиться, хотела, чтобы он меня принимал, соглашался со мной.
Я хотела, чтобы они все меня приняли, все члены клуба. В моем воображении возник образ доктора Ленц, читающей мне лекцию.
«Темпе, — прозвучал у меня в голове ее голос, — ты дочь алкоголика. Ты ищешь внимания, в котором он тебе отказывал. Ты желаешь получить папино одобрение, вот и стараешься угодить всем и каждому».
Она помогла мне распознать в себе проблему, но помочь отделаться от нее не смогла. Пришлось справляться самостоятельно. В итоге теперь некоторые даже находят меня безразличной. Но Клоделю я таковой явно не казалась. Так или иначе, вступать с ним в открытое противоборство мне не хотелось.
Я сделала глубокий вдох.
— Мсье Клодель, а вам не кажется, — заговорила я, тщательно подбирая слова, — что убийство Изабеллы Ганьон каким-то образом связано с другими преступлениями, совершенными за последние два года?
Лицо детектива напряглось, губы сделались невероятно узкими, почти невидимыми, а шея покраснела. Постепенно эта краснота распространилась на все его лицо.
— О чем вы? — ледяным тоном поинтересовался он.
— Например, о деле Шанталь Тротье. Ее убили в октябре девяносто третьего. Нашли расчлененной, обезглавленной, выпотрошенной. — Я посмотрела ему прямо в глаза. — Останки лежали в полиэтиленовых мусорных пакетах.
Клодель поднял руки ко рту, переплел пальцы и прижал их к губам. Идеально подобранные золотые запонки в рукавах изысканной рубашки, соприкоснувшись, приглушенно брякнули.
— Миссис Бреннан, — произнес он, делая ударение на английскую форму обращения, и поглядел мне прямо в глаза, — может, будет лучше, если вы не станете выходить за рамки своей работы? Если бы между этими двумя преступлениями существовала какая-то связь, мы тут же ее распознали бы. Но никакой связи нет.
— Обе женщины были убиты в течение года, — продолжила я, игнорируя его унизительные слова. — На телах обеих следы…
Дамба его завидного терпения, так тщательно сооруженная, неожиданно прорвалась, и на меня стремительным потоком обрушился гнев.
— Merde! — взорвался Клодель. — Да вы хоть знае…
Последнее слово повисло в воздухе. Ему удалось вовремя взять себя в руки.
— Вы всегда настолько остро реагируете на происходящее? Подумайте над моими словами! — выпалила я.
