Мокин подмигнул ему в зеркальце.
– Чему там болеть, верно, Егор? Это же кость.
Егорка видел, что мать какая-то не такая, молчаливая, настороженная, собранная, но не лез с расспросами.
Куда привезут, туда и ладно. Он еще всем своим существом был в темном больничном закутке, рядом с прекрасной девушкой.
Выехали из города и миновали две деревни: Незаманиху и Браткино. Потом и вовсе укатили на лесную дорогу, по которой, кажется, лет сто никто не ездил: перевалочный тракт, изрытый тяжелой техникой. Когда-то, видно, вывозили лес, но давно: трава прямая, почти в рост.
– За грибами, что ли, едем? – не удержался Егорка.
Мокин ответил:
– Грибов мало, сушь.
БМВ, не привыкший к ухабам, то приседал, то подпрыгивал, как напуганный коняга. При каждом толчке Мокин жалобно ухал. Наконец допилили до просеки, где дорога обрывалась. Мокин остался в машине, а Тарасовна с сыном дальше пошли пешком.
Тарасовна ломилась через бурелом, как танк, Егорка еле за ней поспевал. Внезапно на солнечной поляне перед ними открылась избушка на курьих ножках, а точнее, землянка, с накиданными поверх низкой крыши еловыми лапами. Перед землянкой на пенечке сидел Мышкин, безмятежно посасывая пеньковую длинную трубку.
– Тебя, маманя, только за смертью посылать, – поругал Мышкин, вместо того, чтобы поздороваться.
– В магазине заторкалась, – извинилась Тарасовна. – Товар подоспел из Индии.
С Егоркой обменялись крепким рукопожатием. Но молча. Егорка уже из принципа ничем не интересовался.
Лес так лес, болото так болото, – дальше смерти никто не увезет.
В землянке, сыроватой и душной, без оконца, Мышкин заранее собрал стол, чайник вскипятил на газовой плитке. Лежанка с матрацем и двумя одеялами, стоявшая вдоль стены, измята и скручена в куль. Похоже, подумал Егорка, не первую ночь здесь кукует Харитон Данилович.
Вскоре ему объяснили, что означает таинственная поездка. Наступил такой момент, сказал Мышкин, когда ему, Егорке, пора бежать из города. И Тарасовна, горестно склоня поседевшую голову, подтвердила:
– Да, сынок, придется отъехать ненадолго. Небезопасно в городе.
Егорка приготовил себе бутерброд с копченой колбасой, сверху положил разрезанный соленый огурец. Жевал с аппетитом.
– Ненадолго – это на сколько?
– Может, на месяц, а может, на год. Пока все утихнет.
– Будешь беженцем, – уточнил Мышкин. – Каким и я был в молодости.
– Все мы немного беженцы, – согласился Егорка. – Но я никуда не поеду.
– Почему? – удивился Мышкин.
– Дела есть кое-какие, – Егорка напустил на себя суровый вид.
– Что за дела, сынок, – полюбопытствовала Тарасовна. – Ежели не секрет?
– Обещал зайти вечером в один дом. Чайку попить.
Против ожидания, ни Мышкин, ни мать даже не улыбнулись.
– Это важно, конечно, – согласился Мышкин. – Но такие складываются обстоятельства, что можешь не дойти до чая. По дороге могут перехватить.
Картина с его слов рисовалась грустная. Тот парень, который избил Егорку, погиб в пьяной драке, и это еще полбеды. Но кое-кто хочет представить несчастный случай как якобы месть за Егорку Жемчужникова. Вот это неприятно. У Алихман-бека, который, как известно, на сегодняшний день самый главный человек в Федулинске, вершитель судеб, – сознание так устроено, что он никогда не оставит без ответа кровавую акцию, направленную, пусть и косвенно, на ущемление его власти. Вопрос не в упокойнике Витьке, прощелыге и задире, а в бандитском законе. Ведь если кто-то посмел тронуть одного из его людей, то где гарантия, что завтра безумцу не придет в голову шальная мысль покуситься на самого Алихман-бека, хотя все знают, что он неприкасаемый.
Егорка, внимательно слушая, лакомился пирожком с капустой.
– Я-то при чем, дядя Харитон? Я в больнице лежал, у меня алиби. Кто убил Витька?
Мышкин смущенно развел руками:
– Я его зашиб нечаянно. Напали на меня в шалмане, ну и… Под горячую-то руку…
Мать горестно вздохнула. Егорке больше ничего не надо было объяснять. Он давно знал, что Мышкин зашибет любого, если захочет. Но только не случайно, нет. Это вранье.
– Получается, тебе тоже надо бежать, дядя Харитон?
За тебя возьмутся в первую очередь.
